– Ладно, – с запинкой произносит она. – Но не я же составляла расписание.
– ЗНАЮ! – кричу я в ответ.
Я злюсь на себя. Злюсь на то, что не спланировала, чем мы будем заниматься в Брюсселе; не проверила часы работы музеев, которые хотела посетить; извела себя, рисуя Ратушу, даже не поняв, что та кривая. Но больше всего злюсь на то, что это моя единственная возможность устроить европейское приключение, а мы с мамой портим его на каждом шагу.
– Ну что ж, – решительно произносит она. – Что еще ты хотела тут посмотреть? Чем бы занялась, будь ты одна?
– Не знаю. – Я просматриваю список туристических достопримечательностей: военный музей, финансовый музей, пивной тур – одним словом, ничего, что бы меня заинтересовало. – Похоже, в этом городе вообще нечего делать.
В итоге мы возвращаемся в отель: снова минуем «Макдоналдсы», лотки с морепродуктами, дешевые обувные магазины и переходим через грязную реку. Остаток дня мы проводим за ноутбуками, пользуясь благами бесплатного вай-фая и взаимным решением не разговаривать. Хотя атмосфера лучше, чем в Париже. Она менее враждебная. На самом деле мы с мамой неожиданно стали своего рода командой – союзниками, объединившимися перед лицом ужасного города Брюсселя. Враг моего врага и все такое.
Уже вечером меня внезапно охватывает паранойя: Лена, получив письмо, могла открыть его вместе с Ником, и теперь они читают его и смеются надо мной. Мысль безумная, даже бредовая, но она продолжает крутиться у меня в голове как в каком-то извращенном кошмаре.
Помню, на уроке английского нам рассказывали о Каролине Лэм, которая до безумия влюбилась в лорда Байрона, а после сошла от любви с ума, когда он разорвал их отношения. Она писала ему длинные любовные письма, даже вкладывала локон своих волос и то же самое просила у него в ответ. Но лорд Байрон, как истинный грубиян, в это время встречался с другой, читал с ней письма бедняжки Каролины и смеялся. А дошло все до того, что он прислал в ответ лобковые волосы своей новой подружки, сделав вид, что они с его головы, поскольку цвет и текстура были очень похожи. И это самое страшное и душераздирающее, что я могу себе представить. (Кстати, о лобковых волосах на уроке нам не рассказывали, я уже потом прочитала об этом в сети.) Нет, дело не в том, что я до сих пор влюблена в Ника, – это явно не так и явно никогда таким не было. Но почему-то мне кажется, что сейчас у нас с Каролиной Лэм много общего.
Конечно же, маме я ничего не говорю, потому что она совершенно не смыслит в парнях, подругах и английских поэтах эпохи романтизма. Мы просто ведем себя как вежливые соседи по комнате, и меня это устраивает.
