Ориентируясь по маленькой карте, взятой на углу улицы, мы с мамой направляемся к Ратуше. И пока идем, нам попадаются одни магазины шоколада – каждый второй фасад. Я не преувеличиваю. Буквально миновав один такой магазин для гурманов, где с витрин смотрят башни зефира и ирисок, мы проходим четыре шага и упираемся в следующий: здесь уже за витиеватыми надписями царит атмосфера роскошной гостиной, каждый кусочек шоколада накрыт отдельным стеклянным колпаком.
– И как экономика может содержать такое количество магазинов с шоколадом?
– За счет туристов, – простодушно отвечает мама.
– Да я пошутила.
Она не сбавляет шаг, и мы заворачиваем в один из таких магазинов.
– Ага, – отвечает она. – Ха-ха.
– Объяснение погубит всю шутку, – замечаю я. – Знаешь, есть такая старая поговорка. Объяснять шутку – все равно что препарировать лягушку: ты узнаешь, что внутри, но лягушка будет уже мертва.
– Как думаешь, тете Джослин это понравится? – Мама показывает мне коробку конфет из темного шоколада в форме цветов.
– Ты даже меня не слушаешь. Я же тебе объясняла про шутку.
– Слушаю. Мертвая лягушка. А может, ей лучше белый шоколад?
Несмотря на великолепные готические здания, окружающие центр города, Ратушу все же не трудно заметить. Она занимает практически целый квартал, а ее высота не поместится даже в квадратный размер «Инстаграма». Весь ее фасад усеян сотнями крошечных окошек. От одних только мыслей об этих окошках у меня сводит живот.
В магазине мама все-таки купила шоколад (глубокомысленное сочетание темного и белого шоколада) и теперь решает устроиться в «Старбаксе» на соседнем углу.
– Надо отправить по электронке несколько писем. По работе, у них там есть вай-фай. – Она указывает на кофейню. – Почему бы тебе не начать рисовать? А потом встретимся здесь, когда ты закончишь.
– Ну, я не знаю, как долго у меня это займет…
– Все нормально, – с отстраненным видом замечает она. – Я буду неподалеку.
И хотя в эту минуту я бы предпочла заняться чем-то другим, все равно киваю и улыбаюсь, изображая волнение.
– Отлично.
Каких-то сорок пять минут – и мой рисунок превращается в кривобокое подобие архитектурной графики Тима Бертона. Даже с транспортиром мои углы выходят шире нужных, а попытка нарисовать прямые линии внизу при помощи шестидюймовой линейки означает, что фундамент здания будет прямым только эти шесть дюймов. И сколько бы раз я ни пересчитывала окна на каждой из сторон, я никак не могу получить правильное число. Если бы у меня не сводило мышцы руки от непрерывного вырисовывания миллиона квадратных окошек, я бы уже вырвала из альбома лист и начала заново.
