— Всю жизнь! Ибо жизнь обрел, найдя покой, смирение и благодать Божью.
— Вот как! — улыбнулась Светлана. — И хорошо кормят?
Этот неожиданный вопрос заставил инока обернуться и уставиться на девушку, будто спрашивая: «Откуда ты свалилась на мою голову?»
— Плоть и кровь Господня, святое причастие, пища духовная — разве этого мало?
— Видать, много нагрешил, батюшка? — продолжала провоцировать Ермолая девушка, видимо, мечтая вывести его на чистую воду.
— Сказано: что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? — смиренно отвечал инок.
Странная гостья надулась и уже была готова сказать что-то хлесткое и обидное, как подошел отец Емельян, грузный шестидесятилетний мужчина с глубокими морщинами на красном лбу и бородой, некогда рыжей, а теперь полностью поседевшей.
— Рад вас видеть, — сказал он и по-отечески дважды поцеловал гостью в щеки. — Разрешите вам представить… — Священник оглянулся на Ермолая.
— Спасибо. Мы уже познакомились, — недовольно ответила девушка.
— Что ж, тогда прошу!
Настоятель распахнул дверь своего кабинета, жестом приглашая Светлану войти — вопреки храмовому этикету. За спиной у гостьи отец Емельян взял инока за предплечье и забормотал почти шепотом:
— Брат мой Ермолай! Только прошу тебя — без твоего сарказма. Дело-то предстоит Божье.
— Не тревожься, отче, — с тем же смирением ответил инок, — имеющий уши да услышит.
— Смутьян, — недовольно буркнул вдогонку строптивому подданному настоятель и засеменил в кабинет вслед за ним.
Отец Емельян вошел и посмотрел на стоящий в стороне мягкий контейнер для игрушек, приготовленных для детского дома.
— Вот, пожалуйте. Игрушки для деток собрали, — как бы представил свои деяния настоятель и легонько пнул контейнер ногой. Из его недр донеслось: «Fuck!»[4] Инок и гостья переглянулись. Девушка не сдержалась и прыснула в кулак.
— Случайно попал в игрушку, где на кнопочках нарисованы зверушки, а при нажатии звучит по-английски ее название, — объяснился отец Емельян, смущаясь.
— Но почему-то frog[5] звучит как fuck, — возразила прихожанка, однако это было излишне. На ее циничную для обители фразу никто не обратил внимания.
Ермолай наконец-то распознал ее акцент — балканский. Так говорят сербы и хорваты. Девушка заняла стул напротив стола иерея у окна. Сам инок сел ближе к двери.
— Итак, я весь внимание, сестра Светлана!
Девушка вынула из сумки большой плотный конверт с эмблемой Цетинского монастыря, с вощеным шнурочком на клапане, который был обмотан вокруг медного брадса круглой формы, и протянула священнику.
