— Обморок… Света, у меня в номере в заднем кармане сумки коробочка с нашатырем. Тащи сюда. А я пока тут приберусь.
С этими словами Виктор легко поднял довольно упитанную Антуанетту на руки, отнес к сдвоенному креслу и аккуратно уложил ее на бок.
— Вай-уляй! — Это были первые слова Антуанетты Насралла, пришедшей в себя от паров летучей жидкости.
— Не бойся, свои, — перевела слова Лаврова на арабский Светлана.
— Где Аднан? — спросил Виктор на английском.
Словно в ответ на вопрос, послышался сдавленный стон из угла вестибюля. Только сейчас Виктор заметил хозяина отеля, провалившегося в большой кувшин с широким горлом, который стоял в углу для красоты. Причем из него торчали только ноги и голова. Все остальное, сложенное пополам, находилось внутри сосуда.
— Аднан, живой? — спросил Виктор, постучав по кувшину.
— Ай-яй! — ответил араб.
— Выползай отсюда! — потребовал Лавров и попытался вытащить Насраллу за руки.
Пять минут продолжалась борьба человека с кувшином. Но никакие уловки не помогали, и Аднан принялся жалеть себя и плакать. Наконец Лавров не выдержал, ткнул ногой в кувшин и крикнул:
— Вылезай, или разобью твою амфору! Буратино хренов!
Хозяин отеля зашевелился, и Виктор после пятнадцатой попытки наконец-то смог его вытащить. К этому времени окончательно пришедшая в себя Антуанетта принесла воду и полотенце для брата.
— Мистер Лэвров, а что такое «буратино»? — спросил Аднан, когда отдышался и немного оправился от боли в спине.
— Надо же, запомнил, — буркнул тот на родном языке. — Можно подумать, что он знает, что такое «хренов».
Светлана засмеялась. Вместе с ней засмеялась и Антуанетта, видимо решив, что все в порядке, раз гостям весело.
А в углу продолжал тихо молиться мусульманин.
— Он что, глухой? — спросил Виктор Аднана и Антуанетту.
— Это правоверный Захреддин — паломник из Средней Азии, — с уважением сказала Антуанетта. — Сейчас он молится за нас с вами.
Виктор был готов отпустить очередную колкость, как вдруг вспомнил, что он сам православный монах, и решил промолчать.
«Та-та-та-та-та» — раздалось на улице. Это работал автомат Калашникова.
«Неужели зачистка? — подумал Лавров. — Вот только этого нам не хватало».
Виктор вдруг тонко ощутил послевкусие «своей-чужой» войны — Афганистана тридцатилетней давности. Разбитые дома, шумливые духаны, крики муллы с минарета и работа «Градов», которые при ошибке разведчиков могли ударить и по своим. Тот самый предательский страх, когда из каждого окна в городе могла прилететь смерть, и тут уж храбрись — не храбрись… Страшная, никому не нужная бойня, в которой повезло остаться живым… Это послевкусие отпечаталось в мозгу и долгое время возвращалось в снах, а сейчас воплотилось наяву. В одно мгновение с него слетела вся мишура обывательской жизни, церковная патетика и проснулось все то, чему его учили, чтобы выживать.
