Позывной «Крест» | страница 26
— Где та иконийка, что была рядом со мной? — наконец спросил Павел.
— Фекла? Она… Ее поймали римляне, когда мы бежали, — более спокойно произнес бородач. — Наверное, сегодня ее казнят вместо тебя. Но если бы не она, мы бы не сбежали… не успели бы…
Гримаса боли исказила лицо Павла. Но болело не «жало во плоти» — болела душа.
— Ты это… ложись. А помолимся потом, — сбивчиво предложил Ариан.
Но Павел не слушал его. Он молча встал, будто и не было никакого припадка, и направился к ближайшей горе.
— Ты хочешь уйти? — спросил бородач. — Так подожди. У нас тут…
Ариан сделал жест одному из товарищей, и тот принес небольшую холщовую суму.
— Вот. Это твое… Мы нашли это в префектуре, в комнате охраны.
Лицо Павла будто окрасилось ореолом. Он бережно достал из сумы черную плинфу, долго смотрел на нее, поглаживая ссохшейся обветренной рукой, а потом, не говоря ни слова, двинулся на вершину холма. Воздев руки с подголовным камнем к небу, он произнес на арамейском:
— Верую, Господи!
Строптивая Фекла. Непокорная дочь. Неверная невеста. Безбожница и смутьянка.
Досточтимые горожане, которые еще недавно улыбались прекрасной дочке уважаемого Бахи Челеби, приветствовали ее глубоким поклоном и желали всех земных благ, теперь бесновались на площади.
— Сжечь ее! Сжечь! Безбожница! Чудовище!
О, эти убеждения! Пир лицемерия. Они подчас сильнее дружбы, любви и даже голоса крови. Как проклятие, как страшная болезнь, они превращают толпу в стадо, матерей — в фурий, а отцов — в извергов. Они рушат семьи и предают забвению предков, разбивают сердца и губят души.
— Сжечь ее! Сжечь! Ей не место среди нас! — кричала безумная толпа на площади.
— Сжечь ее! Сжечь! — кричали отец и бывший жених.
Фекла, избитая, окровавленная, оплеванная некогда верными друзьями, стояла у столба, к которому была привязана.
Услужливые рабочие, еще недавно строившие беседку для дочки богатого горожанина, аккуратно выкладывали хворост и дрова у самого подножия эшафота. И не было ни слез, ни криков о пощаде. Посиневшие от холода губы девушки лишь шептали: «Веруй, и спасешься…»
В упоении своей жестокостью и жаждой кровавого зрелища никто и не заметил, как в считаные минуты небо заволокли черные тучи и на рыночную площадь Иконии упала тень. Никто и не заметил, что в радиусе десяти стадий[10] отсюда день оставался светлым и солнечным.
Римские легионеры окружили место казни плотным кольцом. С уложенного костра начал подниматься едкий густой дым, и первые языки пламени коснулись деревянного настила под ногами Феклы. Тело девушки, привязанной к столбу, выгнулось дугой. «Веруй, и спасешься!»