А потом давай вставать – то один, то второй. Встанут, ножки кривенькие дрожат, руками машут. Потом на попу падают. И так раз за разом. А потом приловчились вроде как, и вот младшенький постоял, потрясся чуток. Поймал равновесие – и пошел. Теп-леп – и дотелепал до Эндира, за бороду его ухватил. Крепко схватил – у дана аж слезы брызнули.
Остах улыбнулся той лютой зиме, мрачному Декуриону, комнатушке, укутанной шкурами…
Но как братья на деда похожи! В горах за делами своими и не замечал. По провинции пронеслись – не замечал. А как здесь очутились, – словно дубиной огрели. Эндир маленький в школу пошел. Живой!
О чем-то гомонили неуемные братья за перегородкой, а Остах невидящим взглядом уставился на потолочные балки. Против воли перед глазами вставала картина, которую он давным-давно запрятал в самый дальний, самый потаенный уголок своей души.
Умирал Эндир недолго. За два дня кончился. Все распоряжался, с Гимтаром шушукался. Спокойный, властный, уверенный. Словно не умирает, а отъехать собрался. А под вечер второго дня ноги отнялись, и голос пропал.
Изгнал всех из покоев, меня с Гимтаром оставил. И Рокона. Рокон стоит, губы трясутся, глаза что плошки – понять ничего не может. Эндир совсем онемел, хрипит, каркает, пальцем тычет: то в брата, то в сына.
Гимтар всегда умом быстрый был. Кивнул, на колено перед Роконом встал.
– Кинжал! – и руку протягивает.
Рокон только глазами водит туда-сюда, не поймет ничего. Гимтар сам у него кинжал из ножен вытащил, поцеловал лезвие, двумя руками протянул Рокону. Эндир сипит, кошму в кулак смял. Наследник очнулся, принял свой кинжал обратно.
Теперь в меня пальцем тычет. Ну, второй раз проще, как по накатанной. И Рокон понимать кое-что стал. А что тут понимать? Присягаем новому дану.
Как закончили, Рокон кинжал вдел в ножны – Эндир выдохнул. На подушку откинулся. Я уж думал – все, вышла из него жизнь с этим долгим выдохом. Ан нет! Глазами вращает, воздуха набрал, приподнимается… Мы с Гимтаром склонились: он с одной стороны, я с другой. Дан вдруг как схватит меня за ворот. И повис на мне. Я смотрю – а он и Гимтара так же второй рукой держит. И в глаза брату уставился. Требовательно, сипит только зло, слюна с угла рта капает. Гимтар понял, сгорбился.
– Нет, – говорит. – Не могу, дан.
Эндир сипит, слюна пузырем надувается. Уже не сип раздается, скулеж какой-то. Жилы на висках – с палец, вот-вот лопнут.
И Гимтар сломался. На меня смотрит и орет:
– Ладонь давай!
