— Давай завтра-послезавтра, — зевнул я, предвкушая душ и сон в собственной удобной кровати в компании Шрека.
Покосившись через плечо на переноску с котом, в которой бедолага бомжевал все это время на передержке, тяжко вздохнул. Он ненавидел мои отъезды, каждый раз объявлял голодовку, сильно теряя в весе, и вызверялся потом на меня несколько дней, размахавая когтями-крючьями и кусаясь, стоило только попробовать погладить. Говнюк неблагодарный.
— Дома пожрать нечего, — сказал Андрюхе, и тот затормозил у супермаркета.
Затарившись на пару дней на себя и на кота, я посмотрел на прилавок с пивом, но брать не стал. И так что-то кабанею в последнее время. Никогда дрыщом не был, а сейчас, видно, возраст свое берет, и никакие тренировки не делают меня стройняшкой.
Сильно накрашенная дамочка лет тридцати, начала стрелять в меня густо подведенными глазами и растянула кроваво-красные тонкие губы в кокетливой типа улыбочке. Она и раньше вроде как оказывала мне знаки внимания, как будто и не замечая, что мою вечно мрачную рожу ни разу не осенило и подобием ответного дружелюбия. Дело не в том, что лично она мне не нравилась чем-то, просто люди в принципе меня бесили. После долгого рабочего пребывания в их среде так особенно.
— Давно вас не было видно, — попробовала она завести разговор. Напрасно. — Уезжали куда?
Я хмуро пялился на движущуюся ленту, закидывая продукты в бумажный пакет, не намереваясь вступать в диалог. На кой?
— Как ваш котик? Не скучал?
— Скучал очень. Злится, — ляпнул, прежде чем успел прикусить язык. Ну что поделать, если Шрек — мое чертово уязвимое место.
Из магазина почти сбежал, чтобы больше говорить не пришлось.
— Последняя возможность передумать, — сообщил мне трындевший по мобиле Андрюха. — Пацаны уже на низком старте. Кристина тоже будет.
— Не хочу, сказал! — огрызнулся я.
— Придурок нелюдимый, — приласкал друг.
— Котяра похотливый, — отмахнулся я.
Увидев свой заборр, я почувствовал, как в теле прямо заранее расслабуха такая разлилась, но стоило открыть дверцу машины, и меня как к месту приморозило.
На моей всегда тихой улице грохотал басами рок, и нос сразу же уловил запах сигаретного дыма.
— Что за нах? — зарычал, вываливаясь из машины.
— Ага, и мне интересно, — выскочил наружу и Андрюха.
Отперев ворота, я убедился, что музон орет в моем дворе. Злобно зыркнув по сторонам, я заметил, что дверь в половину покойной Евгении Титовны открыта настежь, а над МОИМ гамаком особой прочности, изготовленным по спецзаказу, чтобы выдерживать мою стокилограммовую тушу, поднимаются клубы дыма. А на газоне, что я с таким рвением стриг и вычищал, валяются пустые пивные бутылки. Самого устроившего это непотребство смертника видно не было — утонул в складках ткани, в которой я его, пожалуй, и закопаю вместо, мать его, савана.
