— Дяденька, да за что? — заныла я противно, якобы беспомощно стараясь заглянуть в его зенки через плечо, благо слезы и так уже текли по лицу ручьем от боли.
— Чтобы знала, как нормальным людям нервы мотать и пасть свою поганую раззевать на них не по делу! Шагай! — Он с чувством пихнул меня в спину, и я, поддавшись инерции, почти пробежала несколько шагов, застыла, балансируя, и, развернувшись на одной ноге вокруг себя, что есть мочи впорола ступней ему в район паха.
Судя по его истошному вою и позе эмбриона на земле и тому, что ногу мне как отрубило, попала как надо.
— Что бы там за веселье сегодня ни намечалось, ты пролетаешь, — фыркнула, кривясь и задыхаясь, и тут же на меня накинулись еще менты.
***
— Миргородская? На выход с вещами! — скомандовал дежурный по отделению, громыхая решеткой. — Как же мне твоя рожа уже примелькалась! Прости господи, ну такой у тебя отец человек уважаемый в городе, а ты оторви и выбрось. Замуж бы, да кто такое чучело возьмет?
— А я и сама не дамся, — ухмыльнулась, похромав на выход.
Антоху отпустили еще час назад, но я знала, что он наверняка торчит у отделения, дожидаясь меня.
— Не дамся… — передразнил меня средних лет дежурный, имени которого я так и не запомнила, несмотря на далеко не первое наше свидание в подобном формате. — Попался бы такой, что бы в бараний рог скрутил, железки эти твои повынимал, краску эту страшнючую смыл, да дрессировал и драл как сидорову козу каждый день, вот и перевоспиталась бы.
— О, а вы-то, оказывается, по Теме загоняетесь? Вот бы не подумала, — в привычной манере огрызнулась я, выходя под ясные, мечущие молнии очи отца родного.
— По чему? — не понял полицейский.
— Ну как же, дрессировать и драть…
— Закрой. Рот! — рявкнул на меня отец, прерывая весьма содержательную беседу, и, дернув за локоть, потянул на выход, не обращая внимания на шипение из-за боли в недавно вывернутом плече. — Пошла!
Не дав даже притормозить возле Антохи, папахен затолкал меня в машину. Я только успела кивнуть другу.
— Что-то ты сегодня долго ехал, предок. Что, никак от своей шлюхи-женушки отойти не мог? Боишься, сопрут такое сокровище?
— Заткнись, Роксана!
— А, нет, ты ж переживаешь, что она сама кого хочешь окучивать кинется, только отвернешься. Понимаю, вполне себе закономерная вероятность, когда в сорок с хером женишься на двадцатилетней общественной давалке!
— Заткнись! — взорвался наконец господин Миргородский. — Закрой свой рот! Не смей оскорблять меня, мою жену и мать моего ребенка!
