Молодежь унеслась вдаль и скрылась из виду. Капеллан вывел отца на террасу и усадил его в кресло.
– Милорд будет рад, если вы осмотрите наш сад, ваша светлость, – сказал мистер Хоскинс.
Отец многозначительно посмотрел на дочь, зародив в ее душе подозрения.
«Что ты задумал, папаK?»
Потом она заметила, как отец переводит взгляд с нее на герцога, и все поняла.
«О нет, папаK! Мы уже имели с тобой беседу о сводничестве, и тот факт, что этот мужчина герцог, ничего не меняет».
Но он был гостем, и она просто обязана проявить любезность.
– Позвольте мне показать вам фонтан, ваша светлость. Он создан по дизайну моей матери, хотя ей и не довелось дожить до его завершения.
Уильям, как и полагается, предложил ей руку, она приняла ее, едва касаясь пальцами согнутого локтя, и они зашагали по центральной аллее. Его окружала странная аура силы. Это потому, что он герцог? Или оттого, что он высокий, широкоплечий мужчина в самом расцвете сил? Или дело в ней самой, в ее отношении к нему, в странном сочетании физического влечения и неприязни?
Ее подруга Мелисса Тавернер, несомненно, сказала бы, что Верити подавляет свои инстинкты, что ей следует дать им волю, немного пофлиртовать или даже предаться легкомысленным поцелуям. Но Мелисса, возможно, нашла бы родственную душу в мачехе герцога с ее тягой к «естественному» поведению. Верити же не собиралась обращаться к природе. Она уже однажды поддалась этим самым инстинктам, обнаружила, что они насквозь порочны, и теперь просто хотела держать под контролем каждый аспект своей жизни.
По мере приближения к фонтану Верити все оживленнее болтала о растениях и устройстве сада, не получая в ответ практически никакой реакции, за исключением невнятного бурчания. И тут герцог внезапно остановился.
– Вы давно потеряли мать, мисс Вингейт?
– Когда мне было десять. Болезнь оказалась скоротечной. Пока мы поняли, что все серьезно, она уже покинула нас. – В его молчании было нечто такое, что заставило ее добавить: – Насколько я понимаю, вы были ребенком, когда сами лишились мамы?
– В возрасте девяти лет. Восемнадцать лет назад. Я ее практически не знал. – Он, видимо, решил, что его ответ прозвучал слишком резко, и спросил: – А вы хорошо помните свою матушку?
– Я помню ее лицо – но это легко, ее портрет висит у нас в столовой. И ее голос – мягкий и сладкий. Она никогда ни на кого не кричала. И руки, такие нежные. – Верити почувствовала, что голос ее вот-вот дрогнет, и прервала излияния. – Она была очень благочестивой и очень… консервативной женой, я так думаю.
