Он развернулся на Пейнт-стрит рядом с бумажной фабрикой и направился из Хантингтон-Пайка в Нокемстифф. В трех милях от города проехал небольшой домик в Браунсвилле, где жил с сестрой и матерью. В гостиной горел свет. Бодекер покачал головой и полез в карман рубашки за сигаретой. Сейчас оплата большинства счетов висела на нем, но он четко обозначил семье, когда вернулся со службы, что больше так продолжаться не может. Отец ушел от них много лет назад – просто однажды утром отправился на обувную фабрику, где работал, и не вернулся. Недавно прошел слух, что он живет в Канзас-Сити, работает в бильярдной – похоже на правду, если знать Джонни Бодекера. Этот человек улыбался только тогда, когда разбивал шары или выигрывал за столом. Новость стала большим разочарованием для его сына; если бы этот гондон до сих пор пробавлялся тем, что пришивал подошвы к мокасинам в каком-нибудь закоптелом краснокирпичном цехе с высокими грязными окнами, Ли был бы несказанно рад. Время от времени, когда на патруле все было тихо, Бодекер представлял себе, как отец возвращается в Мид погостить. Он воображал, как следит за стариком и в какой-нибудь глухомани, подальше от свидетелей, арестовывает по ложному обвинению. Потом отвешивает люлей дубинкой или рукояткой револьвера, вывозит на мост Шотта и спихивает за перила. В воображении это всегда бывало после ливня, так что Пейнт-Крик разливался и вода на пути к востоку, к реке Сайото, становилась быстрой и глубокой. Иногда он представлял, как отец тонет; иногда позволял доплыть до илистого берега. Чем не способ скоротать время.
Он затянулся сигаретой, а мысли тем временем перешли от отца к Сэнди – сестре Бодекера. Хотя ей только недавно исполнилось шестнадцать, Бодекер уже нашел для нее работу – обслуживать по вечерам столики в «Деревянной ложке». Несколько недель назад он остановил владельца заведения за пьяную езду – третье нарушение за год, – ну и дальше одно за другим. Не успел глазом моргнуть, как стал на сто долларов богаче – и Сэнди заодно пристроил. На людях она всегда была застенчивой и пугливой, как опоссум среди бела дня, и Бодекер не сомневался, что учиться обслуживать клиентов в первые пару недель будет для нее сущей пыткой, но вчера утром владелец сказал, что она вроде уже освоилась. По вечерам, когда Бодекер не мог забрать сестру с работы, ее подвозил повар – кряжистый мужик с сонными голубыми глазами, который любил рисовать на своем белом бумажном поварском колпаке пошлые картинки с мультяшными персонажами, – и это малость беспокоило Бодекера, в основном потому, что Сэнди слушалась всего, что ей скажут. Ни разу он не слышал, чтобы она кому-нибудь хоть слово поперек сказала – и в этом, как и во многом другом, винил отца. Но, как ни крути, пора ей учиться прокладывать собственный путь в этом мире, говорил он себе. Всю жизнь прятаться в комнате и витать в облаках не получится; и чем скорее она начнет зарабатывать, тем скорее он освободится от семьи. Несколько дней назад Бодекер даже предложил матери, чтобы Сэнди вообще бросила школу и работала на полную ставку, но старушка и слышать ничего не хотела. «А чего? – спрашивал он. – Как только кто-нибудь узнает, какая она податливая, девчонка все равно быстро залетит – ну и какая разница, знает она алгебру или нет?» Мать не ответила по делу, но теперь, посеяв зерна сомнений, он знал: надо только подождать день-другой и поднять тему снова. Может быть, не сразу, но Ли Бодекер всегда добивался чего хотел.
