«Это ложь», – возникла отчаянная мысль в голове у Серефина. Но он знал – каким-то непостижимым образом, той частичкой души, в которой сохранился образ Малахии, – что это правда. И может, именно поэтому он ощутил такую боль, когда Малахия переступил порог комнаты Пелагеи и в его острозубой улыбке не появилось и намека на узнавание.
– Где твой брат, дорогой король? Куда пропал Черный Стервятник?
Слово «брат» выбило воздух из легких Серефина, словно удар в грудь.
– Откуда ты знаешь? – выдавил он.
Пелагея захихикала.
– Ты спрашиваешь так, словно сомневаешься в моих словах. Но ты и сам знаешь, что в вас течет одна кровь.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
Почему сейчас? Когда в нем бурлит кипящая ненависть к Черному Стервятнику, потому что из-за него он погиб. Из-за Малахии. Из-за своего брата.
– А кто еще тебе об этом расскажет? – поинтересовалась она. – Уж точно не твоя мать.
Серефин вздрогнул. Как много его мать знала о судьбе Малахии? Как такое вообще возможно?
Черные, как капли смолы, глаза Пелагеи следили за мотыльками, порхавшими вокруг головы Серефина.
– Это интересное развитие событий, – продолжила она. – Он уже разговаривал с тобой? Не сомневаюсь, что пытался. Но ты же транавиец, и тебя трудно сломить, а значит, слышал лишь шепот. Не тебя он хотел.
Пелагея склонила голову набок и, встав, подошла к тяжелым шторам, благодаря которым комната погрузилась в темноту. Она развела их в стороны, заливая помещение ослепительным светом.
– Тени ползут из тьмы, а возмездие приходит с небес, – прошептала она. – У тебя еще есть время, но оно быстро ускользнет. Слишком быстро. Все придет в движение, и лишь тогда ты поймешь, сможешь ли выстоять или упадешь.
Почувствовав, что может шевелиться вновь, Серефин с трудом поднялся на ноги. Он услышал больше, чем хотел. Но его не волновало, хотела ли она сказать что-то еще. Пелагея отвернулась от окна, и на ее лице появилась усмешка.
Потому что он уже бежал из ее башни прочь.
Серефин несся к покоям матери, не обращая внимания на протесты служанки.
– Я ее сын, – огрызнулся он, когда та увязалась за ним, что-то бормоча о приличиях.
Отыскав мать в гостиной, он так сильно хлопнул дверью перед носом служанки, что стоящая рядом стеклянная ваза покачнулась.
Клариса оторвалась от книги и многозначительно посмотрела на дверь, а затем на вазу.
– Когда ты собиралась мне все рассказать? – сказал Серефин, к собственному удивлению, невероятно спокойным тоном.
– О чем именно, мой дорогой? – поинтересовалась она, не обращая внимания на его взвинченное состояние.
