верят, что оно истинно. Истина и
вера, что известная вещь истинна, – это два мира совсем отдельных, почти
противоположных интересов: к тому и другому ведут пути, в основе совершенно различные. Знать это – значит на Востоке
быть почти мудрецом: так понимают это брамины, так понимает Платон, так же каждый ученик эзотерической мудрости. Если, например,
счастье заключается в том, чтобы верить в спасение от греха, то для этого
нет необходимости в предположении, чтобы человек был грешен, но только чтобы он
чувствовал себя грешным. Но если вообще прежде всего необходима
вера, то разум, познание, исследование необходимо дискредитировать: путь к истине делается
запрещенным путем. – Сильная
надежда есть гораздо больший жизненный
стимул, чем какое бы то ни было действительно наступившее счастье. Страдающих можно поддержать надеждой, которая не может быть опровергнута действительностью, которая не устраняется осуществлением, – надеждой на потустороннее. (Именно благодаря этой способности поддерживать несчастных надежда считалась у греков злом, изо всех зол единственно
коварным злом: она осталась в ларце зла.) – Чтобы была возможна
любовь. Бог должен быть личностью; чтобы могли при этом заговорить самые низшие инстинкты, Бог должен быть молод. Чтобы воспламенить женщин, надо было выдвинуть на передний план прекрасного святого, для мужчин – Марию. Все это при предположении, что христианство будет господствовать там, где
понятие культа уже определилось культом Афродиты или Адониса. Требование
целомудрия усиливает внутренний пыл религиозного инстинкта – оно делает культ горячее, мечтательнее, душевнее. – Любовь есть такое состояние, когда человек по большей части видит вещи
не такими, каковы они есть. Здесь господствует сила иллюзии, одновременно
преображающая и услаждающая. При любви можно перенести больше, можно вытерпеть все. Необходимо изобрести религию, которая была бы преисполнена любви, с любовью можно перейти через самое плохое в жизни: его уже и вовсе не замечаешь. Вот что можно сказать о трех христианских добродетелях: вере, надежде, любви; я называю их тремя христианскими хитростями. – Буддизм слишком зрел и к тому же слишком позитивистичен для того, чтобы прибегать к подобным хитростям. —
24
Я здесь только коснусь проблемы возникновения христианства. Первое положение к ее решению гласит: христианство можно понять единственно в связи с той почвой, на которой оно выросло, – оно
