— Нет никаких причин для удивления, ведь это совершенство существует лишь по воле Божьей, — говорит Амон.
Его познания безграничны. Рядом с ним Жану кажется, что его собственное тело становится прозрачным, как стекло, и в нем не остается никаких секретов. От этого ему неловко, тянет завернуться в несколько слоев одежды, но все равно Амон увидит все насквозь. Единственное утешение — душа, вот где можно укрыться, как за плотной завесой. Вручить свою душу Господу, думает Жан, — самый лучший и надежный покров.
Цветов в парке довольно мало, зато много кустов и огромных деревьев.
Повсюду, говорит Амон, вырубают дубы, чтобы строить королевский военный флот. Дай бог, чтобы король не добрался до нашего парка…
Он знает все виды деревьев, показывает грабы, клены, вязы. В чем их отличия, какие у них свойства, откуда происходят их названия. Жан готов его слушать часами. Слова «вяз» и «ольха» на латыни имеют общий корень, объясняет он, из бука была сделана перекладина Креста Господня. Липу так назвали потому, что листья у нее липкие.
— И все? — удивляется Жан.
— Да, в данном случае название интереснее, чем само дерево.
Прекрасно, радуется Жан, довольный, что слова бывают поважнее вещей.
Ему случается бродить по парку в одиночестве, он смотрит на деревья, похожие на молчаливых стражей, под чьими сомкнутыми, хрупкими ветвями можно укрыться от палящего солнца и ливня. А то — усядется под кроной и бормочет шепотом слова, которые потом тайком записывает для своей тетушки, пока учитель не велит ему вернуться к остальным ученикам. С названиями деревьев он сроднился настолько, что превратил их в имена, такие же как имена товарищей, и пишет их с заглавной буквы, даже на уроках грамматики.
— Трепещет на ветру Осина.
— Нет! — говорит учитель. — Осина, дуб, ольха — все это нарицательные, общие имена. Их пишут не с заглавной буквы, а со строчной — такое правило.
— Пусть так. Но разве не могу я взять и назвать собаку каким угодно нарицательным: Монастырем, Каретой? — возражает Жан.
— Разумеется нет. Для этого есть другие имена.
Но несмотря на возмущение учителя, Жану в голову так и лезут нелепые соображения. Когда проходили единственное и множественное число, он утерпел, промолчал, но ему ясно представлялся целый рой промежуточных форм, диковинные обозначения множества на мгновение затуманили взор. Учителю и не потребовалось их слышать, он пресек попытку бунта в зародыше:
— Законы грамматики следует неукоснительно соблюдать.
