— Братцы, дайте еще!
В окружении довелось самим подрывать «катюши», чтобы не достались врагу, собственноручно сжег свою установку. Может, и себя нужно было подорвать тогда? Надежда — последнее оружие солдата, она тебя удержала, а для чего? Громами владел, а теперь? Хотел бы предстать перед Присей таким, как тогда, показаться во всем командирском блеске офицера-артиллериста, появиться с той грозой, закутанной в брезент… Но еще ведь, может, предстанешь таким, только для этого ведь и живешь! Еще будешь взламывать вражеские обороны, испепелять заминированные поля, еще на других опушках будут гудеть тебе верхушками готические соборы сосен…
Вызвездилось небо, поля утонули во мгле, в синих сумерках. И казалось Шамилю, что поодаль все ходит, блуждает по пригорку кто-то. То исчезнет, то снова, появляясь из мглы, еле виднеется, похоже фигура девичья… Или, может, и не казалось, может, и в самом деле там, в мареве сумерек вечерних, чье-то счастье тихо, неслышно ходило.
XIII
Ушел сентябрь, синий, как терн.
Октябрь пылает красный, как боярышник.
Фуражирами на ферме работают Шамиль и Колосовский. Есть такая профессия на свете. Вывозят сено из плавней.
Если звенит, тарахтит, стучит арба на всю степь, то уже так и знают девчата на ферме:
— Шальной кавказец за сеном поехал!
Держа натянутые вожжи, стоя управляет в передке, дубленые пятки играют на клавишах досок, настеленных по дну арбы. Колосовский сбоку сидит, уцепившись за перекладину.
— Да не гони ты так! Пожалей росинантов!
— Они это любят!.. И я люблю. Люблю быструю езду!..
Не бежало чтобы, а неслось, растрясалось, летело — это он любит. Чтобы вся так и подпрыгивала, точно вот-вот рассыплется, ребристая стоголосая его «катюша»…
Возле фермы Прися как раз выгоняет на выпас свое замызганное стадо — она теперь щетинистых вепрей этих пасет, всегда голодных, грязных, худых, как гончие.
У дороги, приближаясь, белеет платок: навстречу арбе Прися выходит. Затихает тарахтенье, Шамиль, довольный эффектом, с ходу останавливает коней. Поздоровался с девушкой, посмотрел на вепрей.
— Где же тут среди них Геринг?
Прися с серьезным видом указала палкой на здоровенного старого хряка, ростом выделявшегося среди других.
— Вот это Геринг, а вон тот Гитлер, — и указала еще на одного, тощего, горбатого, в грязной щетине. — Девчата просто ненавидят его, все стены подрыл, ногами в корыто лезет.
— Что ж, ариец, ему все дозволено, — заметил Колосовский.
Книга какая-то была у Приси в руках. Часто видят хлопцы, как девушка пасет свое стадо, идет неторопливо по выгону, на ходу читает.
