Нам довольно сложно покидать свои тюрьмы, приходится дожидаться благоприятного ветра, то есть такого, который дул бы от долины к бухте, чтобы обмануть обоняние медведей и совершить вылазку за ограждение.
Только что во время моей перебежки между двумя лагерями на меня кинулась медведица. Я побежал и укрылся за электрической защитой. Увидел, как Габриэль снимает всю сцену, лежа на земле. Интересно, она продолжала бы снимать, если бы меня сожрали? Пошла бы она до конца, чтобы передать человечеству эти дьявольские кадры?
С ней решительно что-то не ладно.
Я тщательно убрал все холодные припасы в нашу палатку. Мы стремимся как можно меньше возбуждать медведей привлекательными запахами.
– Останемся еще на день, – попросила Габриэль. – Всего на один денечек. Возможно, мы больше никогда не увидим ни Банна, ни Джоша, ни Рейнольда, ни Алисы. Ни всех остальных… Мы не можем покинуть их вот так. Я хочу посидеть снаружи в последний раз и посмотреть на них, пока не наступит ночь. Завтра до рассвета, если будет нужный ветер, ты пройдешь вдоль бухты, доберешься до Уоррена, и вы вернетесь за мной, хорошо?
Габриэль погладила меня по щеке, по подбородку и грустно улыбнулась.
– Отлично, – кивнул я. – Еще один день и одна ночь.
* * *
Я открываю глаза и застываю, не в силах шевельнуться.
Меня разбудила непривычная тишина.
Та же тишина вырывает из сна Габриэль. Я зажигаю маленький фонарик и высвечиваю наши лица снизу. Наши черты кажутся резче, морщины словно провалы, в которых теряется свет. А темнота скрывает ледяную голубизну глаз.
Не обменявшись ни словом, мы оба понимаем: электрогенератор отключился. Я кладу руку на фонарик жены и гашу его.
Вокруг нас шелестит растительность. За эти годы я научился узнавать некоторых медведей по одной только походке, по размаху и ритму их поступи. И сейчас слышу медленные, тяжелые шаги Банна. Я представляю, как его пятнадцатисантиметровые когти глубоко погружаются в землю, выкорчевывая из нее цветы вместе с корнями. Он рядом, действительно совсем рядом.
Я сжимаю руку Габриэль в своей.
– Банн придет и сломает заграждение.
– Нет, – спокойно возражает она. – Банн не причинит нам зла.
– Он убьет нас без колебаний. Это свирепое животное, им движут инстинкты, хоть он и привык к нам за двадцать пять лет.
– В любом случае он никак не может знать, что заграждение больше не действует. Его столько раз било током, он запомнил границы…
Ее речь прерывается грохотом разбитой посуды. Мы с Габриэль перестаем дышать. Слышим шуршание пластика и нейлона, звон стекла, лязг металла. И неровное дыхание медведей. Собрав все свое мужество, я приближаюсь ко входу и, сжав челюсти, осторожно приоткрываю застежку-молнию. Гризли ворвался в лагерь номер два. Электрическое заграждение преодолено, все наши запасы продовольствия разбросаны по траве. Разодранная в клочья палатка валяется на земле. Медведь принюхивается, разрывает пакеты с макаронами и рисом… Подходят другие животные, привлеченные шумом. Я вижу, как из темноты возникают их черные морды. Они все исхудали и ослабели, но еще вполне способны убить нас одним ударом лапы. Габриэль подбирается ближе ко мне. Она держит свою камеру, которую переключила на инфракрасный режим, и снимает.
