“Вот это да! — подумал я, прочитав письмо. — Так и рождаются легенды. Если сам сочинитель не заявляет о своих авторских правах, как это произошло с Шурмаком, это обязательно сделают другие…”
Однако Пётр Смирнов не учёл одной детали. В 1942-м Шурмаку было всего 17 лет. Он в силу возраста не мог оказаться в эшелоне зэков, призванных на фронт.
Я попросил своих астраханских знакомых сходить к Смирнову домой, побеседовать о Шурмаке и песне. Но старик чужих людей в дом не пустил и общаться наотрез отказался».
Ну вот вам ещё один автор-фронтовик. Конечно, можно согласиться с аргументами Анатолия Попова. Действительно, Пётр Смирнов малограмотен, а Шурмак — человек с филологическим образованием, поэт, писатель… Да к тому же налицо явное несоответствие: в самом деле, не мог 17-летний Шурмак ехать в одном товарном вагоне с бывшим заключённым на фронт, встретились они в другом месте и при других обстоятельствах. А вот то, что Смирнов реально существует и к тому же факт такой встречи подтверждает, свидетельствует о правдивости слов Григория Михайловича. Тем более Шурмак принял активное участие в поисках Смирнова и настаивал, что без того песня не разошлась бы по Советскому Союзу.
Но не всё так просто. Зададимся вопросом: а для чего Смирнову переносить встречу в теплушку? Он мог спокойно сказать, что с Шурмаком встречался в бараке на Койташе и там напел ему песню о побеге. Тем более представители совета ветеранов должны были сообщить Смирнову эти детали. Хорошо, допустим, они напомнили Смирнову лишь о событии — общении с молодым пареньком, но не о месте этого общения (что довольно странно, поскольку речь шла о поисках конкретного человека, а не о его «разоблачении»). Вот старик и попал впросак… Тогда выходит, что места встречи с Шурмаком Смирнов в самом деле не помнил. В любом случае с памятью у Петра Смирнова — большие проблемы. Полагаться на то, что в этой памяти всплыла фамилия Шурмака или даже его имя, я бы лично поостерёгся. Самое большее — старик мог подтвердить, что распевал песню с каким-то пареньком. А где, когда — как говорится, стёрлось за давностью лет. Кстати, Смирнов утверждал, что в Среднюю Азию после ранения он попал только в 1943 году. Так что при использовании подобных свидетельств надо, что называется, «делать сноску на ветер».
Теперь об утверждении, что «Побег» мог создать лишь профессиональный поэт. Ещё во время первого прочтения меня неприятно удивило явное несоответствие между первым и вторым куплетами песни. Первый («Это было весной») — литературно выверенный, образный, яркий. Второй — чудовищно косноязычный, нелепый, невразумительный:
