– Я рассчитал, что именно здесь кончается лестница, и начал копать.
И вот что я раскопал.
Я подошел к яме, вырытой Фаллоном, и увидел страшную голову с жуткой оскаленной пастью, полной острых клыков и зубов.
– Это Пернатый Змей, – пояснил Фаллон. – Символ Кукулькана. А вон там, чуть дальше, у стены, и приносились ему жертвы.
Я представил себе дрожащего от страха Виверо, на глазах у которого из груди живых людей вырывали сердце. Мне стало жутковато.
– Надеюсь, что крыша храма не обвалилась, – заметил Фаллон деловитым тоном. – Хорошо было бы найти ее неповрежденной.
Присев на пенек, я огляделся вокруг. Приблизительно лишь пятая часть участка была очищена от растительности. Сколько еще потрясающих памятников былого величия майя таит в себе эта земля?
– Как вы думаете, – спросил я у Фаллона, – когда можно будет полюбоваться на весь этот город?
– Возвращайтесь сюда лет эдак через двадцать, – усмехнулся он. – Тогда вы, я думаю, получите полное представление о нем. В подобных делах нельзя торопиться, нужно дать возможность и следующему поколению поработать здесь, применяя новые методы. Я не намерен раскрывать более половины города.
Я задумчиво посмотрел на Фаллона. В свои шестьдесят лет он был полон решимости начать дело, которое ему явно было не под силу завершить. Возможно, привыкнув мыслить категориями столетий и тысячелетий, он обрел поистине космическое видение, чем разительно отличался от Холстеда.
– Жизнь человека слишком коротка, – с грустью сказал он, – но его творения сохраняют память о нем на века. Об этом и о человеческом тщеславии, замечательно написал Шелли[4]: «Я Озимандиас, царь царей, взгляни на рук моих творенья, о Всемогущий, и приди в отчаяние!» Но стоит ли нам отчаиваться при виде всего этого? Я считаю, что нет: ведь этот город – триумф людей, чья жизнь столь коротка. – Он вытянул перед собой руки, покрытые узлами вен и слегка дрожащие, и с горечью добавил: – Как жаль, что этой плоти суждено так скоро сгнить.
Разговор принимал слишком жуткий для меня оттенок, и я перевел его в другое русло:
– А королевский дворец вы уже обнаружили? – спросил я.
– Вы все еще мечтаете найти обшитые золотом стены? – усмехнулся Фаллон. – Виверо все воспринял превратно. У майя не было королей в нашем, понимании этого слова, у них был наследственный вождь, которого они называли Халач-уйник, – его-то Виверо и принял за короля. Еще у них был наком – верховный военачальник, избиравшийся сроком на три года. Сан жреца тоже передавался по наследству. Сомневаюсь, что у Халач-уйника имелся собственный дворец, но вон в том холме мы обнаружили крупное административное здание. – Он указал на соседний холм.
