– Что вы еще хотите узнать, лейтенант? – серьезно и вежливо спросил Мандел.
– О, много чего! С вашим досье я уже знаком, Герб!
А как насчет ваших друзей? – Я вновь посмотрел на мерзавца в четырехсотдолларовом костюме. – Например, вы, молодой человек?
– Ни разу не был осужден, если вы это имеете в виду, – проворчал он.
– И даже не привлекались?
– Ну привлекался! Но на этом все заканчивалось. Они никогда не могли ничего навесить на меня, понятно?
Я всегда был жертвой полицейского преследования!
– Не надо продолжать, – попросил я, – а то я могу разрыдаться.
Сэм Флетчер беспокойно зашаркал ногами, когда я несколько секунд молча смотрел на него.
– На меня заведено дело, – проскулил он. – Но это все подстроено, меня подставили.
– За что? – сухо прервал его я.
– Эти.., эти… – Он проглотил какое-то слово, потом повторил:
– Меня подставили.
– Если вы подбираетесь ко мне, лейтенант, – ледяным тоном проговорила его жена, – то мой ответ: за мной ничего нет.
– Поздравляю! – кивнул я.
Она презрительно фыркнула и отвернулась к стене, изображая смертельную скуку.
– А в чем, собственно, дело? – вежливо спросил Мандел. – Я полагал, уже доказано, что я не мог быть одновременно здесь и в Сан-Франциско…
– Речь о другом, – жестко сказал я. – О сейфе в конторе одного ювелира. Тот, кто там сработал, хорошо знает свое дело. Чистая работа классного специалиста.
Но вдобавок, – я в упор посмотрел на Лукаса, – ночной сторож получил три пули в спину.
– Скверное дело! – Герб Мандел медленно покачал головой. – Еще и убийство!
– С чего вы взяли, что он убит? – спокойно спросил я. – Сейчас он в больнице, у его постели дежурят ребята шерифа, ожидая, когда он придет в себя и заговорит.
Краем глаза я увидел, как омерзительная физиономия Сэма Флетчера перекосилась, и тут я отчетливо понял, что в нем мне раньше никак не удавалось схватить: у него был взгляд прирожденного предателя, все признаки стукача, который продаст родную мать, как только ему станет угрожать малейшая опасность. У него бегающие глаза, безвольный рот и неуверенный голос. Сэм Флетчер был трусливой крысой, он мог расколоться под должным нажимом. Я твердо поверил в это, и теплое чувство признательности разлилось внутри меня, облегчая спазм в желудке. Теперь надо было не спускать с него глаз, заняться им всерьез.
