– Ладно, я вернусь к завтрашнему вечеру.
– Да, да, я знаю. И, Джон…
Она замолчала.
– Да?
– В отношении Стива… что я тебе сказала. Ты прав. Это была выдумка. Я сама не знаю, что мне взбрело в голову. Не знаю…
– О’кей, Линда. До свидания.
– До свидания.
Ну и как водится, она встала возле кухонной двери, и махала ему рукой, пока он выводил машину на дорогу.
Проводник объявил их остановку. Бред снял с полки саквояжи и они двинулись к выходу.
Старый седан стоял на том же месте, где его оставил Джон. Возле бьюика Кейри радостно махала рукой Викки. Когда они подошли, она поцеловала их обоих.
– Ну, Джон, великое дело сделано?
– Сделано.
Она пожала его руку.
– Линда поймет, я уверена. Если у вас появится желание, приходите к нам вдвоем. Папа уехал в Спрингфилд, и мама, понятно, гостила у меня. Две брошенные женщины тоскливо коротали время. Но папа вернулся и забрал ее. Так что заходите.
Распрощавшись с Кейри, Джон подумал, что все будет хорошо, насколько этого можно ожидать в данных обстоятельствах. Конечно, три недели, оставшиеся до возвращения Мака Аллистера, не выходили у него из головы, но, в конце концов, это всего три недели. Он так жил вот уже несколько лет. Разве три лишние недели могли что-то изменить?
В Стоунвилле он вспомнил, что надо забрать почту. Он все еще ждал «Художественное обозрение», с критикой на его выставку. Может, журнал пришел?
Джон остановил машину перед маленьким невзрачным почтовым отделением в центре деревни. Миссис Джонс всегда возвращалась после ужина и не закрывала его до восьми или даже до восьми тридцати.
На почте было несколько человек. Кого-то из них он знал и поздоровался, но никто не ответил. Его почтовый ящик находился у самого окна, где сидела миссис Джонс, возившаяся с марками. Он вынул почту (журнала так и не было), и улыбнулся почтмейстерше. На какую-то долю секунды она посмотрела на него пустым взглядом и тут же снова демонстративно обратилась к своим маркам.
И тут Джона осенило! Обстановка на почте была не просто безразличная, а враждебная. Так вот оно что… Эпизод в доме Кейри стал достоянием всей деревни, причем, один Бог знает в каком искаженном виде он передается из уст в уста. Прежде он был всего лишь комической фигурой, чудаковатым чужаком, а теперь приобрел новое качество. Человек, избивающий свою жену, – дегенерат, городское отребье.
Он вышел с почты, при гробовом молчании, вернулся к машине и поехал дальше. Все это не Имеет значения, твердил он себе. Он не пытался завязать дружбы в деревне точно так же, как и в кружке Кейри. Единственно, чего он хотел от Стоунвилла, это чтобы его оставили в покое. Но воспоминание о только что продемонстрированной всеобщей обструкции не могло изгладиться из его памяти, потому что прямой виновницей ее была все та же Линда. Ведь они отвергали не подлинного Джона Гамильтона, которого никто даже не знал. Их возмущал тот Джон Гамильтон, которого создала для них злая воля Линды. Теперь он вел машину сквозь лес. Дорога нырнула с холма вниз и снова поднялась к ее вершине. Отсюда был крутой поворот к деревянному мосту. Не снижая скорости, он проехал по подъездной дорожке и остановился перед дверью в кухню.
