, или
Вессели (1725–1805), стяжает себе громкую славу не столько своими научными исследованиями по еврейской филологии и даже не своими публицистическими работами, в которых он выступает за радикальное изменение еврейского традиционного воспитания, сколько написанной им на старости лет (1789–1802) героической поэмой под именем «Величественная поэма». Эта поэма описывает рождение и переживания Моисея, исход евреев из Египта и странствование их по Синайской пустыне под предводительством великого вождя-законоучителя. Это — нечто вроде «Моисеяды» и несколько напоминает «Мессиаду» Клопштока
[4], не без влияния которого появилась и древнееврейская поэма. Но, несмотря на центральное место, которое занимает в поэме Вейзеля величественная фигура Моисея, эта фигура не заслонила собой грандиозного образа целого народа, который появляется перед нами в момент его зарождения. Вот почему эта поэма, которая находится на грани между псевдоклассицизмом и романтикой, имела в свое время такой большой успех, была переведена на немецкий и французский языки и стала краеугольным камнем в здании новейшей литературы на древнееврейском языке. <…>
2
Первые толчки к просвещению и к возрождению древнееврейского языка и литературы русское еврейство получило от евреев Германии и Австрии. Новое движение «маскилизма» (maskil — просвещенный, интеллигент) народилось в Волыни, поблизости с Галицией, и на Литве, поблизости с Германией. На Волыни первые лучи «Гаскалы» (просвещения) распространял Исаак Бер Левинзон (1788–1860). В царствование Николая I евреи еще всецело были поглощены изучением Талмуда и его многочисленных комментаторов или же торговлей. Занятие земледелием или ремеслами и изучение государственного языка или светских наук считалось недопустимым: это может отдалить от изучения религиозной письменности и совратить с «пути истины». Это опасение имело тогда некоторое основание: Николай I, стоявший за приобщение евреев к земледелию и к русской культуре, действительно, помышлял о том, как бы вербовать среди евреев побольше прозелитов. Но евреи вместо того, чтобы само просвещение приспособить к условиям их национального существования, заперлись в духовном гетто и знать не хотели, что за стенами его происходит великая переоценка всех ценностей. Левинсон произвел опыт такого приспособления. Цитатами из древней и средневековой письменности он доказывал, что евреи были земледельцами не только до разрушения Второго Храма, но и много веков после этого; что выдающиеся талмудисты были ремесленниками; что лучшие люди в Израиле знали греческий, арабский и испанский языки и даже писали на этих языках религиозно-философские трактаты и т. д. Таким образом, Левинсон боролся с предрассудками его современников их же орудием: доказательствами от религиозных авторитетов. <…>
