Афоня лежал с открытыми глазами.
- Что, милячок, каков? - спросил Степан ласково.
- Неможется мне.
- Ничего, как-нибудь. Недалечко теперь. Да и солнышко...
- Степанушка, мне плохо.
Губы Афони белы, лицо желтое, скуластое, щеки ввалились.
- Ничего, как-нибудь, - утешал его Степан, свернул шубы в торока и навьючил лошадь. - Пойдем.
- Не выдюжить мне... Я бы тут подождал тебя.
- Пойдем!
Афоня повиновался. Степан взял его под руку, Афоня пошатывался, охал. Степан ощущал через свою рубаху, как от тела друга пышет жаром.
- Как же мы с тобой в снегах-то поплетемся? Афоня, друг...
- Не знаю. Заслабел я шибко.
- А там, за хребтом, - кисельные берега, радуги, петухи индейские, калачи крупичатые на березах...
Степан говорил, как сказку сказывал, улыбаясь, заглядывал в его глаза. Афоня не говорил ни слова. Степан недоумевал: почему Афоня не спросит - где ружье?
Вот луга кончились, пошел крутой подъем, усеянный обломками скал и крупными откатными камнями. Начинался взъем хребта. Афоня едва переставлял ноги. Степан выбивался из последних сил, в глазах от голода темнело, голова кружилась, позванивало в ушах.
По пути в полугоре одинокая приземистая сосна. Она словно вышла из лесу прогуляться, да тут и расселась лениво: крут подъем. Афоня со стонами повалился в ее тень.
- Не пойду... Хоть зарежь... - и заплакал.
Солнце палило. С хребта струились по склонам ручейки - дозорные вечных снегов. Над разогревшимися камнями дрожал, переливался воздух. Под ногами Степана прошмыгнула зеленая ящерица. На соседний камень вскочила маленькая зверушка и посвистывала. Ей откликались другие свистунки.
Вверху, под бледно-голубым небом, кружился орел. Он видел холодные снега, тайгу, край неба, еще видел за хребтами - вот тут и есть, рукой подать - жилища людей, табуны, зеленое приволье. А вот и эти две серые, припавшие к земле козявки... живы! Раскидистым винтом, плавно орел спускался, орлиный клекот слетел к земле. Свистунчики стремглав, вниз головой, - за камни.
- Орел, - сказал Степан, подымая к небу взгляд.
Афоня молча лежал с открытыми мокрыми глазами.
- Как же быть, Афонюшка? Надо идти.
- Силушка кончилась. Нету силушки.
- Ты сам посуди, милячок: назад идти - об одном коне, без корму, ближний ли свет? И помыслить страшно. Нежить кругом, безлюдье.
- Ку-у-да тут, - уныло протянул Афоня.
- А тут, может, два шага - и жительство. Сказывал крестьянин, снега не широко лежат. Авось как ни то... А может, и повстречается человек какой, как знать?
