— С тобой теперь все в порядке? Можем вернуться в контору? — спросил я Игоря, испытывающе заглянув в его глаза.
— Да, можем идти работать. Хорошо, что я тебя встретил, а то бы наломал дров.
Мое дежурство прошло без приключений, никаких событий не случилось, нарядов на отслеживание врагов и антисоветчиков не поступало, поэтому вся смена томилась от безделья. Игорь тихо бренчал на гитаре и пел блатные песни, четверо резались в домино, Ткаченко решал кроссворд из «Огонька», я прилег на диван и уснул спокойным безмятежным сном. Ни сердце, ни интуиция, ни еще какая-то сверхъестественная сила не мучили меня предчувствиями большой личной катастрофы. Я спал, а ком неприятностей уже катился с горы, обрастая все большей массой. Нет, я не чувствовал ничего. Может, врут, что люди чувствуют неприятности за день, за два. Наверно, я толстокожий и меня трудно пронять. Во всяком случае, я был в полном благодушии, когда время катастрофы наступило.
* * *
Погода выдалась прекрасная, солнце сверкало в витринах магазинов; мне казалось, люди радовались этому дню, хотя я преувеличивал — не у всех настроение было солнечным. Вот вчера Игорю Ильину никакое солнце не приносило радости, а сегодня и он бы улыбался, как вон та девушка в цветной национальной юбке, с длинной толстой косой. Прямо как с рекламной картинки.
Я шел домой пешком, потому что шел домой! У меня с сегодняшнего дня был свой дом, а не конспиративная квартира с надзирательницей Августой. Скорее, содержательницей — ведь это она поддерживает там чистоту и порядок и принимает как на постоялый двор временных сексотов вроде меня и моей жены, и обязана нас терпеть и улыбаться нам. Правда, встречи со мной у надзирательницы были радостные и приятные и, наверно, ей бы хотелось, чтобы они были нескончаемы.
Я действительно возвратился из Москвы другим, как это заметила Татьяна. Хозяйка уже не была для меня такой привлекательной, как прежде, мне казалось, она как-то потускнела, стали заметны морщины на шее, и грудь, я и это сразу заметил, обвисла, и вид ее под тонкой кофточкой меня не возбудил, восторга не вызвал и не породил прежнего желания. Видимо, все, что было между нами, кончилось, оттого что мы быстро перегорели; во всяком случае, я уже точно решил, возврата к прежнему не будет.
Как замечательно, что у меня есть свой дом, и я не буду находиться в ложном положении, избегая призывных встреч Августы. Уже два дня, как я вернулся из командировки, а мы с ней еще не занимались прелюбодеянием. Я почему-то про себя так называл наши отношения. Может быть, в моем остывании большую роль сыграла и Татьяна, которая находилась постоянно рядом. Я вспомнил, как Ткаченко шутил по этому поводу: «Я бы охотно пошел к какой-нибудь бабе, но как подумаю: придешь, надо ловчить, подпаивать, добиваться ее, а она будет кочевряжиться, цену себе набивать. Еще потом домой идти. На черта мне все это надо! Лучше всего дома: в кровать лег, жена под боком, ловчить не надо, подпаивать тем более, и не кочевряжится. Все мое лежит со мной!»
