Фотографии получились отличные, Степа, конечно, великий мастер: все морщинки на одутловатом лице, мешки под глазами вырисовывались довольно четко. Трудно лишь было сказать, какого цвета у Барина глаза — но не черные и не карие, это точно. На фото они были водянистые, выпуклые, глядящие исподлобья.
— Да он же еврей! — вдруг воскликнул Игорь Ильин.
— А ты, наверно, хотел, чтобы он был китайцем? — сострил долговязый Андрей Ткаченко. — Я знаю его, это Семен Кронштейн, замначальника отдела, подполковник.
— Он работал вторым секретарем посольства в Англии, — добавил Аркадий. — Пришел в аппарат КГБ лет шесть назад. С ним носились как с писаной торбой — как же: из загранкадров, работал в Первом главном управлении, во внешней разведке, и не где-нибудь, а в Англии, сука! — закончил он с презрением.
— Его, наверное, в Лондоне и завербовали. Пришел какой-нибудь дальний родственник, тоже Кронштейн, и разъяснил, что служить надо своей исторической родине — Израилю, — и готово, — заключил Ткаченко.
— Так уж и готово! — возразил Ильин. — А торбу с фунтами не оставил этому Семе?
Ребята засмеялись. Я думал, они будут удручены, что в своей среде обнаружили предателя, а они шутили. Свою работу они выполнили как положено, выводы оставили для начальства в аппарате. Не трудно представить, какая завтра начнется тряска: каждый будет открещиваться от Кронштейна, вспоминать, где и когда он покритиковал его, был не согласен с чем-то, возможно, даже будут говорить, что в душе не доверяли ему, хотя не знали почему. В общем, в нашем курятнике завтра поднимется дым коромыслом, начнут гадить друг другу на голову, чтобы самим не упасть с насеста. Стрелочника найдут, потом, наверное, все загладят. Семена Кронштейна погонят со службы. Судить его не будут: он может кое-какой компромат выдать, а зачем же сор таскать из избы. То, что у каждого есть компромат друг на друга, — это факт. Ильин говорил, что компромат есть даже на всех замов председателя КГБ, а уж на остальных — сам Бог велел.
Было воскресенье, шпионы и антисоветчики отдыхали, и мы получили возможность провести этот день без забот. Татьяна обрадовалась, что наконец-то я смогу уделить ей внимание. Я же отдавался тайной надежде, что во время воскресного отдыха смогу подготовить ее к мысли о разведке.
Погода выдалась прекрасная: легкий осенний морозец и яркое солнце. Мы шли по центральной улице Ленина, поглядывали на витрины магазинов, зашли на базар. Здесь было обилие фруктов и овощей. Все, чем располагал этот благодатный край, продавалось и покупалось. Истинные молдаване из окрестных сел зазывали нас купить вина. У них не было принято продавать кота в мешке: стакан яркого, как кровь, вина давали попробовать. Ты мог выпить вино, похвалить и сказать, что хочешь попробовать у других. Хозяин тысячелитровой бочки на тебя не обижался. Торговцы вином беззлобно переругивались между собой по-молдавски, нисколько не заботясь о том, чтобы их приняли за румын. Это только интеллигенция презирает молдавский язык и всегда старается подчеркнуть, что говорит на румынском языке.
