– Ах… он вот… он вот зачем… Скажите… а я… я не так понял… Ему не дали, значит, договорить… я не разобрал… я к князю… князь уже распорядился: в двадцать четыре часа его из Москвы!
Огарев схватился за голову:
– Я так и знал! Я всегда говорил, что Кичеева до добра его сумасшедшее благородство не доведет!
– Но, Боже мой, это надо исправить… Я сейчас же к князю… Нужно объяснить… все изменяется…
Собственно, вряд ли и сенатор верил… Но это был исход. Благородный исход из скандала.
Никакого оскорбления не наносили. Напротив! Сенатор полетел к князю:
– Все объяснилось… Дело было не так… Полицеймейстер Огарев объяснил…
И князь знал, что это не так.
И отлично знал, что сенатор шулер. И Кичеева, «своего», москвича, ему было жаль.
Но «выхода» не было. И вдруг выход!
– Я очень рад! Большое спасибо Николаю Ильичу, что объяснил! Вот это! Это так! Я был, признаться, удивлен! Я всегда знал, что Кичеев благороднейший человек!
Чтобы окончательно погасить весь скандал, сенатор поехал к Кичееву с визитом, благодарить за заступничество, просить:
– Не рисковать собой!
Так, благодаря Н.И. Огареву, все «благородно вышли из неприятнейшей для всех истории».
В этой-то старой, легендарной, Москве, как рыба в воде, плавал ее легендарный Лентовский.
Ее маг и волшебник.
Широко плавал в широкой Москве.
И был ее «Антеем».
Когда казалось, что вот он уже «повержен», – он снова поднимался еще сильнее, еще могучей, еще шире.
Та Москва не давала упасть «своему Лентовскому».
Крах был на волоске, «маг и волшебник» ехал…
– Приезжаю к Хлудову[122], Михаилу Алексеевичу. Время раннее, но и минута трудная. Оставил сад «Эрмитаж» на волоске. Спит еще. Просят в кабинет. Сажусь. Письменный стол от меня дверь загородил. Низа не видно. Вдруг смотрю, – дверь словно волшебством каким отворилась. Дверь отворилась, никто не вошел. Смотрю из-за стола. Пожалуйте! Тигрица! С легоньким этаким рыканием…
Это была знаменитая «Машка», одна из двух «ручных» тигриц, которых Хлудов вывез «для удовольствия» из Средней Азии.
– Подошла. Обнюхала. Не шевелюсь. У ног легла. И глаз с меня не сводит. Пренеприятных, сознаюсь вам, пять минут провел. Минут через пять Михаил Алексеевич.
– «Простите, дорогой Михаил Валентинович, – заставил дожидаться. Вчера поздно спать лег. „Машка“, брысь! Ты чего тут?» Смеется. Смотрит.
Два человека, московской породы оба, в глаза друг другу смотрели. Один «ручных» тигров для удовольствия держит. Другой, с тигром в ногах сидя, в лице не переменился. «Своих» друг в друге узнали.
