Но жена — это ладно, к этому Клим Голубев давно притерпелся. А дочери что не по нутру? Джинсов новых не хватает? Так пойди и заработай себе хоть на джинсы, хоть на помаду, хоть на лимузин с откидным верхом! Понюхай, чем они пахнут, честно заработанные денежки, а после уж и требуй чего-то, если силы еще останутся что-то там требовать… Да и вообще, кто дал этой соплячке право так разговаривать с отцом?!
Дверь у него за спиной снова открылась. Клим Зиновьевич был к этому готов — подобные сцены происходили в его доме регулярно и всегда разыгрывались по одному и тому же сценарию.
— Сидишь? — раздался скрипучий, как ржавая дверная петля, голос его законной супруги. — Дом на глазах разваливается, а хозяин и в ус не дует!
— То-то, что хозяин, — регулируя пламя спиртовки, парировал Голубев. — Мой дом, что хочу, то и делаю. Захочу — с кашей съем, захочу — продам, а захочу — сгною к такой-то матери вместе с тобой, язвой прободной.
— Я говорю, крыша течет, — оставив без внимания намек на свое весьма шаткое имущественное положение, сообщила жена. — Уже все тазики полны! Делать что-то надо, а ты сидишь тут, как дитя малое, со стекляшками играешь!
— Не играю я, — сдерживаясь, сказал Клим Голубев. Ему было все равно, что говорить: процесс выпаривания близился к завершению, и прервать его он не согласился бы, даже случись в Пескове землетрясение, извержение вулкана и цунами — все сразу, одновременно. — Сказано же вам, дурам: делом я занят, опыты ставлю!
— Да кому они нужны, твои опыты! От твоих опытов дырка в крыше не зарастет, телевизор не починится и в холодильнике не прибавится! Опыты у него! Бездельник ты, дармоед, черт меня дернул с тобой связаться! Чтоб ты сдох тут со своими опытами!
Клим Зиновьевич вздрогнул. Несмотря на то что психологический климат в семье уже много лет был, мягко говоря, неблагоприятным, а говоря попросту, трудно переносимым, подобное пожелание от своей законной половины он сподобился услышать впервые, и оно ранило его тонкую натуру неожиданно глубоко и больно. Клим Голубев, как и большинство из нас, полагал себя хорошим человеком — пусть с отдельными недостатками, но в целом вполне приличным, положительным и в высшей степени безобидным. Посему желать ему, хорошему человеку, сдохнуть мог только враг. А поскольку дочь, которая, разумеется, все слышала, не перечила жене ни единым словом, она, надо думать, была с ней солидарна и тоже желала родному отцу смерти. Что ж, как аукнется, так и откликнется.
