Часть восьмая
Провал операции
После коротенького отпуска, во время которого я вволю нагулялась по Москве и окрестностям, и освоила собственную квартиру, и наплакалась, и нарадовалась – яркая, звонкая весенняя погода располагала к радости! – я почувствовала себя совершенно отдохнувшей, готовой к любым новым заданиям. Сразу же меня вызвал к себе новый начальник. Как и при знакомстве, цепляла взгляд отчаянная молодость Кирилла Сергеевича. У него даже нежный такой юношеский пушок был на щеках. Тем не менее он прилежно и очень вдумчиво вникал в нюансы нового для себя дела. Ему вовсю помогал мой старый знакомец – Михаил Маркович.
Группа лабораторий, которой прежде руководил товарищ Бродов, была реорганизована ещё при нём, и моя родная экспериментальная лаборатория оказалась в составе более крупного подразделения, которое учило одарённых детей, готовило нейроэнергетические кадры для разных ведомств, держало, как прежде, энергетическую оборону и вплотную подступило к решению новой задачи – осуществлению нейродиверсий. Всё подразделение осталось в составе НКВД, а лаборатории «оккультной разведки и контрразведки» была, конечно, прямая дорога в государственную безопасность. Пока её ещё не перевели, но она стояла несколько особняком и статус имела особый. Однако активное сотрудничество с остальными частями отдела продолжалось.
Ещё товарищ Бродов подобрал и обучил кадры, под его руководством формировались методы и складывался стиль деятельности бойцов энергетического фронта. Увидав перемены как бы со стороны – свежим взглядом новичка, я была поражена тем, как много успели Николай Иванович и его команда за два года. Я попала в совершенно другую организацию по сравнению с той, которую покинула в начале сорок второго года.
Лаборатория, в которой я очутилась теперь, будто повзрослела: атмосфера тут стала более строгой, отношения – более деловитыми и эмоционально отстранёнными. Пожалуй, всё это напоминало больше обстановку в «Аненербе», нежели ту домашнюю, тёплую и творческую, которая запомнилась мне из «детства». И всё же существенное отличие нас от «Аненербе» я находила: у нас легко дышалось, легко думалось благодаря отсутствию давления со стороны тяжеловесных идеологических постулатов. Это тоже – колоссальная заслуга товарища Бродова: мы были полностью свободны от псевдонаучной болтовни, наша нейроэнергетика была начисто лишена искусственных идеологем. Зато мы каждое действие соотносили с законами мироздания, которые в просторечии именовали «кармическими».
