Слово о сыновьях | страница 22



Теперь мы всей семьей стали думать, что предпринять, как помочь одноклассникам Бори? Вносились различные предложения. Большинство из них сводилось к тому, что нужно каким-то путем заработать деньги. Но Григорий Амвросиевич решительно возражал.

— Вы приехали отдыхать, а не работать, — говорил он. — Наработаетесь в мастерских. Нужно придумать что-то другое.

Выход был найден совершенно неожиданно. В канун рождества Боря прибежал сияющий, возбужденный.

— Где папа? — спросил он меня.

— Дома. А что такое? Что-нибудь случилось?

— Я говорил с Гришей Повстован и Володей Маня. Мы придумали…

— Что вы придумали? — улыбаясь, спросил отец, выходя из соседней комнаты.

— Придумали, как заработать деньги. Помнишь, папа, мы в Царьграде колядовали?

— Ну, ну…

— Вот мы и здесь пойдем колядовать.

— Хорошо придумано, — одобрил Григорий Амвросиевич. — Да выбирайте дома побогаче.

Ребята так и сделали. Вчетвером они наколядовали немалую сумму денег и по приезде в Корбул отдали их своим товарищам. Те горячо поблагодарили Борю и Мишу. Деньги были внесены в кассу училища, и ребята могли продолжать учебу.

Особенно памятны мне летние каникулы. Прогулки в лес, рыбная ловля, поездка в гости к родственникам заполняли все каникулярные дни.

В двух километрах от села раскинулся большой лес. Я любила ходить туда с детьми. Еще с вечера мы запасались провизией, чистили самовар — в лесу чай кажется особенно вкусным и душистым! Из дому выходили пораньше, пока солнце не грело так жарко. В лесу находили небольшую полянку с развесистым дубом посредине и располагались на ней.

— Мама, а может, под этим дубом гайдуки сидели? Может, сам Кодрян? А? — спрашивает Боря.

— Все может быть, — отвечаю я. — Дуб долго живет, по тысяче лет.

Боря и Миша убегают в лес за сухими ветками для костра. Они озорно перекликаются — эхо уносит вдаль их голоса и спустя мгновение возвращает обратно. Кажется, кто-то настойчиво передразнивает их. Это подзадоривает ребят, и они еще старательнее выводят:

— Ау-у-у!

Эхо затихает, и вскоре из чащи доносится звонкий голос Бориса:

Кодруле, кодруцуле,
Че май фачь, дрэгуцуле?[4]

Набрав хворосту, ребята бегут за водой. А я тем временем развожу костер, разогреваю мясо, ставлю самовар, и вскоре на разостланной скатерти готов завтрак. Позавтракав и немного отдохнув, разбредаемся кто куда.

Хорошо в лесу в жаркий летний день. Деревья не шелохнутся. На траве лежат их причудливые кружевные тени. Воздух насыщен запахом прелой листвы, неуловимым ароматом лесных цветов, грибной сыростью. В неподвижной, застойной тишине чутко уловим каждый стук, каждый шорох. Слышно, как где-то деловито долбит дятел, как неизвестная птичка зазывает своего друга. А понизу золотыми слитками разбросаны солнечные блики. Они ослепительно переливаются на зеленой траве. Наверху, в просветах, виднеется далекое голубое небо, чистое и спокойное, как глаза ребенка. Но вот набегает ветер — лес сразу закачается, зашумит, наполняясь новой и все такой же успокаивающей душу музыкой.