Оказывается, Боря вышел со двора и отправился в другой конец села — в лавочку. В ней мы покупали продукты и иногда брали с собой сына. Он хорошо запомнил дорогу и решил сам пойти туда. Лавочник дал ему в долг шоколадку.
Встретив Борю, я сделала вид, что очень рассердилась. А он обнимал меня пухлыми ручонками, ласкался и все приговаривал:
— Я сам купил, сам.
— Нехорошо, сынок, уходить без спросу, — пожурила его я и пообещала рассказать отцу: отца он немного побаивался.
— Я не буду больше, мамочка. Не говори папе.
О своем обещании Боря скоро забыл, и через несколько дней юный покупатель в кредит повторил путешествие в лавочку.
Как-то отец взял его с собой в Сороки. В городе муж остановился у знакомого, у которого была дочь — ровесница Бори. Оставив сына с няней-подростком, Григорий Амвросиевич ушел по своим делам в город.
Боря недолго играл в чужом саду. Воспользовавшись тем, что няню позвали в дом, он открыл калитку и улизнул на улицу. Вернувшийся к обеду Владимир Иванович (так звали нашего знакомого) не обнаружил юного гостя и поднял переполох. Прежде всего, конечно, досталось няне. А потом Владимир Иванович сообщил о случившемся в полицию.
Григорий Амвросиевич, вернувшись, также бросился на поиски сына.
Полиция по приметам отыскала Борю в другом конце города. Узнав беглеца, полицейский остановил его. Боря не растерялся и важно заявил:
— Меня зовут Борис Главан. Я ищу своего папу.
Несмотря на такой солидный тон, полицейский взял Борю на руки и отнес к Владимиру Ивановичу.
Увидев отца, Боря вдруг расплакался и с укором сказал:
— Куда же ты ушел, папа? Я тебя ищу, ищу…
Дома он оживленно рассказывал мне о своих похождениях. Теперь я уже не решалась отпускать его с мужем в город.
В конце октября 1923 года у меня родился второй сын. Назвали его Михаилом. С рождением Миши забот, естественно, прибавилось. Но и Боря стал серьезнее, будто повзрослел, и, на правах старшего, покровительственно относился к своему брату. Он очень полюбил малыша и самоотверженно старался помогать мне: катал Мишу в коляске по комнате, следил, чтобы тот не обронил соску, отдавал подаренную ему конфету, а когда Миша спал, говорил шепотом.
Эта привязанность с каждым месяцем крепла. В день, когда Миша начал самостоятельно ходить, Боря торжествовал.
— Теперь мы с ним будем играть и бегать. Правда, мамочка?
— Да он и ходить-то еще не умеет, а ты уже бегать, — смеялась я.
— Так это ж совсем легко, — доказывал Боря.
