– А что такое – «рядовой читатель»? Не знаю, по-моему, его просто не существует. Я не люблю «ряд» ещё со времён единственного в моей жизни пионерлагеря, из которого бежала ночью босиком. Никакого «ряда» в литературе просто не бывает, а уж писателю, с его штучным ранжиром, совсем негоже выстраивать из читателей эти самые ряды. Наши читатели не на одной болванке шиты, не на одной колодке сбиты. Кстати, читатель более гибок и более многолик, чем писатель. У него заведомо шире спектр предпочтений. Талантливый читатель – тот идеальный Соавтор книги, о котором мы все мечтаем, – явление едва ли не более редкое, чем талантливый писатель.
Среди моих читателей встречаются замечательно тонкие и умные люди, письма которых меня трогают, порой до слёз. И есть просто не мои читатели. Мнение кого бы то ни было о том, что я пишу, – не обязательное условие для моего хорошего самочувствия. Я слишком уважаю разность людей для того, чтобы думать, что мои книги должны нравиться всем в обязательном порядке.
Что касается природы успеха, это вопрос не к автору.
Предмет любви никогда не в состоянии объяснить природу любви. Думаю, подобные вещи – привязанности и предпочтения в литературе – случаются как эпидемии или периоды солнечной активности. Когда-то русские читатели сходили с ума по Тургеневу, по Достоевскому, по Чехову. О буквальном обожествлении Толстого даже упоминать не будем: эпоха «толстовства» в России длилась достаточно долго.
Лет тридцать пять назад российское общество потрясла любовь к Сергею Довлатову. Все читали его запоем, всем нравилась его проза, в разговорах цитировались отдельные реплики из диалогов… Сегодня книги Довлатова выходят «нормальными» тиражами. Это не значит, что за прошедшие годы Довлатов померк, просто он занял своё место на некой умозрительной литературной полке, для многих оставаясь любимым писателем. Возможно, тут дело в некой загадочной алхимической формуле? или просто химической? Сейчас вполне интеллигентные люди употребляют подобные фразочки: «между нами возникла химия» или «а химии-то и не случилось». Я при этом сразу воображаю лабораторный кабинет в нашей школе, в целом музыкальной. Меня всегда пугал загадочный и ядоносный строй пробирок.
Словом, искренне надеюсь, что природу и формулу читательской, да и всякой иной, любви никто никогда не откроет.
В эпоху бешеного ускорения центрифуги, в которой крутится наш безумный мир, побеждает умение автора безраздельно овладевать читательским вниманием. Впрочем, это вообще «основной инстинкт» в отношениях читателя с книгой. Я и сама именно так выбираю книгу для просто-чтения: открываю любую страницу и, если в двух абзацах автор не захватил моего внимания, бросаю читать. Правда, моё внимание занимают не только сюжет, персонажи или авторский стиль. В том, как открывается тебе навстречу хорошая книга, есть некая мерцающая ревность; радужный павлиний хвост чужой творческой удачи.
