— По рукам! — и камень перекочевал в сейф владельца кабинета. А Феликс получил, из того же сейфа, оговорённую сумму, наличными.
— У вас всё, или есть ещё?
Феликс заколебался. В последней встрече Мамба доверился ему, а может быть, просто проверял его. Феликс, в общении с чернокожим вождём, никогда ничего не знал наверняка. И даже, будучи готовым к различным выходкам, этого, в высшей степени, непредсказуемого субъекта, каждый раз оказывался шокированным, а то и не по одному разу.
Например, тем, что Мамба просил его наладить связи с цесаревичем Николаем, намекая на то, что, в скором времени, это — будущий император, во что Феликс отказывался верить, категорически; в ближайшее время, к тому не было никаких предпосылок.
Затянувшуюся паузу нарушил Фридрих Шухербаум.
— Откуда у вас камни, и сможете ли вы наладить их поставки нам? В какое время, и с кем мы будем иметь дело?
— Камни из Африки, и пока я не могу вам сказать ничего определённого. Их приходится доставлять из самого центра континента, что сопряжено с определёнными трудностями, и я не имею их в том количестве, которое необходимо для постоянных поставок.
Решившись, он снова достал кожаный мешочек, и извлек оттуда камень, отданный Мамбой. Это был, очень больших размеров, изумруд, самый маленький, из найденных Мамбой, в храме мёртвого бога.
Надо сказать, что в девятнадцатом веке больше ценились не алмазы, а другие драгоценные камни. Хотя бриллианты, и тогда, безусловно, являлись одними из самых дорогих драгоценных камней.
Ещё не была развита индустрия выращивания искусственных корундов, а также сапфиров и рубинов. Отчего, природные изумруды, сапфиры, рубины, ценились гораздо дороже алмазов. А особо крупные камни, сразу находили себе место, в коронах различных королей, европейских, азиатских, и арабских государств.
За ними гонялись, их перекупали, воровали, отбирали, расплачивались в качестве контрибуции, за военное поражение, дарили, и совершали с их помощью самые безумные сделки.
Изумруд, лежавший на куске белого холста, перед ювелиром-огранщиком, чуть-чуть не дотягивал до этой категории, но это было и лучше, для его нынешнего владельца, гарантированно сохраняя жизнь. Ювелир застыл, потом медленно опустил окуляр на глаз, и, схватив пинцетом изумруд, внимательно стал его осматривать, поворачивая из стороны в сторону, ища в нём малейший изъян.
«Обижаешь!» — дыхнула, говоря на незнакомом языке, занавеска, дрогнувшая от порыва ветра, донесшегося из полуоткрытой форточки.
