Вот с какими мыслями могильщик вырыл новую могилу на открытой и обособленной части кладбища.
Положить тело суфия в могилу помогали могильщику два других человека, а также Карим-каменотес. Когда же подошла очередь покойницы, не нашлось никого, кроме Карима. Тогда вскочил с места горестно сидевший в сторонке незнакомец-дервиш.
— Если позволите, я помогу, — сказал он Кариму и подошел было к погребальным носилкам.
— Погодите-ка, вы сначала скажите, женаты ли вы?
— Нет, я не женат.
— Так отойдите в сторону. Умершую женщину опускать в могилу дозволяется ее мужу, детям, а если их нет, то бедняку, имеющему жену. Так указывает шариат.
Дервиш приложил обе руки к груди, попятился назад, не зная, куда девать глаза, примостился возле одной старой могилы. Бегая взглядом по людям вокруг, он искал среди них суфия… Слова Карима-каменотеса сильно задели дервиша.
Тем временем каменотес поименно вызвал трех знакомых ему женатых людей.
— Подойдите, помогите могильщику, это на том свете зачтется, — сказал он и, бережно сняв с одних погребальных носилок обветшалую паранджу, с других — халат, передал их одному из молодых людей. Опустив с помощью стоявшего тут женатого человека легкое, как перышко, худенькое тело старухи в могилу, положили его рядом с суфием.
Когда пришла пора закрывать боковое углубление в могиле, не хватило глиняных катышей, новые находились в двухстах метрах. Незнакомец опять обратился к Кариму-каменотесу:
— А таскать катыши дозволяется ли мне шариатом?
— Дозволяется, допустимо. Бегите, поторопитесь совершить благодеяние… — как бы утешил и ободрил его каменотес.
Передаваемыми из рук в руки катышами закрыли боковое углубление в могиле, затем всю могилу засыпали и заровняли землей.
— Мусульмане! Каким человеком был Аймат-суфий? — громко произнес Карим-каменотес, обратившись ко всем стоявшим вокруг.
— Хорошим был человеком Аймат-суфий, царство ему небесное! — ответила толпа.
— Какой женщиной была старуха Ходжар-кайвони? — снова обратился с вопросом к людям Карим-каменотес.
— Хорошей женщиной была старуха Ходжар, трудолюбивой и бескорыстной. Да вознаградится ей на том свете.
Услышав слово «суфий», дервиш остолбенел. Озираясь вокруг, как помешанный, он бормотал про себя: «Как суфий? Какой суфий? Не снится ли мне это? Какой суфий, почему суфий?»
Люди, слыша, как бедняга разговаривал сам с собой, перешептывались:
— Это дивана[13].
…На третий день после похорон Карим-каменотес по какому-то делу пришел к мечети. Опять он увидел незнакомца подметавшим и поливавшим двор. «Вот хорошо, — подумал Карим-каменотес, — кстати, поздороваюсь с этим человеком и познакомлюсь с ним, а если он обиделся на мою грубость на кладбище, то извинюсь. Правильно говорят в народе: «И один враг — это много». Он повернулся в сторону дервиша и произнес приветственные слова, но тот продолжал подметать двор, как будто ничего не услышал.
