– Единственное, чего бы я желала, – сказала она, – так это хоть что-то сделать для вас, пока вы в отъезде. Как жаль, что вы не оставили мне никаких поручений!
– Пребывайте в добром здравии и хорошем расположении духа, – ответил он. – Это именно то, чем вы можете меня порадовать.
По природе своей он и предположить не мог, чем она на самом деле занялась, вернувшись в дом. А она провела все утро в его комнате, собственноручно убирая и разбирая его вещи. Трогая их, она успокаивала себя, ей нравилось брать в руки то, что держал в руках он – его книги, подушки, на которых он спал. Она заранее известила экономку их дома на Беркли-сквер, чтобы никто не разбирал апартаменты его светлости: она сама займется этим после его отъезда. Тот вид одержимости, который именуют Любовью, вряд ли поддается объяснению. Человек не способен противиться этому наваждению. Любящий человек видит, слышит и чувствует то, что не могут видеть, слышать или чувствовать окружающие, это навсегда останется для них загадкой. Окружающий мир оставался слепым, глухим и бесчувственным к невероятно прекрасным качествам, которые Эмили Уолдерхерст видела в этом далеко не молодом джентльмене. А для нее эти качества были абсолютно реальными, они наполняли ее восторгом, и она стремилась к ним всей душой. Агата Норман, совершавшая кругосветное путешествие, не могла, при всем блеске сияющей юности, почувствовать к своему молодому мужу то же, что чувствовала к своему солидному супругу Эмили.
Пока Эмили бродила по комфортабельным, но опустевшим апартаментам ее Джеймса, у нее в горле стоял комок. На грудь ее капали такие же огромные слезинки, как те, что капали на простую льняную блузу, когда она возвращалась через торфяники из Монделла. Она храбро улыбнулась и стерла мокрые пятнышки с брошенного его светлостью твидового жилета. А потом вдруг остановилась, горячо поцеловала колючую грубую ткань и, рыдая, зарылась в нее лицом.
– Я так люблю его! – прошептала она в истерике, по привычке подчеркивая голосом слова. – Я так его люблю! Как же я буду по нему скучать!
Этот взрыв чувств был настолько сильным, что уже через мгновение он показался ей каким-то неприличным. Она никогда, ни при каких обстоятельствах не смогла бы набраться смелости и сказать лорду Уолдерхерсту, что любит его. И прежде всего потому что чувствовала, что он сам не видит в этом никакой необходимости. Привычки говорить о любви у нее не было, и Эмили обращалась сейчас с этими словами к куску ткани. Она села, держа в руках пресловутый жилет, и дала волю слезам.
