Было бы ошибкой верить в существование соперничества между неоплатоническим определением государства как творца согласия, стремящегося исключить всякие распри и мятежи путем постоянного морального труда красноречия и магической эстетики, с одной стороны, и тацитовским определением государства — с другой, в котором знание государя состоит, если это необходимо, в проникновении в таинство сферы насилия. Хотя, конечно, некоторый идеологический дуализм имел место, проявляясь, например, еще до Варфоломеевской ночи в полемике некоторых итальянских эмигрантов (таких, как Джакопо Корбинелли) с Луи Ле Руа[213]. Однако Ричард Так показал, что Корбинелли и присоединившиеся к нему флорентийские эмигранты после того, как политика согласия, проводимая Мишелем де Л’Опиталем, была изжита, предложили новую политику, сердцевиной которой являлась опора на Тацита, на рецепты манипуляций, почерпнутые в основном из его "Анналов"[214]. "Политическое воображаемое" [imaginaire politique] тех лет, разумеется, не следует понимать в виде одной линии, которой бы следовал государь, ни на шаг не сбиваясь с курса. Скорее наоборот: в мире, по его мнению, управляемом Фортуной и непостоянством, государь может в любой момент временно или надолго, явно или тайно изменить вектор своей политики, выбрав то, что, внешне являясь противоположным его политике, могло бы позволить ему осуществить перегруппировку. В этом контексте и Варфоломеевская ночь вполне могла бы быть ударом, нанесенным Карлом IX. Движущим понятием политики, казалось, было представление о ее текучем состоянии, об изменчивости и одновременно упорядоченности, следовательно, о способности принимать любую форму. Ничего невозможного нет, раз сам строй политической жизни основан на непостоянстве и переменчивости; значит, чтобы соответствовать этому строю, государь сам при помощи тайны должен творить политику как непостоянную и переменчивую. Отсутствие гласности, завеса неизвестности были основой политики, и в этой точке, по свидетельствам современников, могли соединяться разные теории: неоплатонизм, политические традиции, идущие от Тацита, Гвиччардини и даже Макиавелли. Задача монархической власти состоит в том, чтобы навсегда добиться возможности подчинять себе смысл фактов и событий, сбивая с толку своих современников, действующих в социальной и политической сферах. Поэтому было возможным возникновение идеологических или философских подходов, хотя и отличных друг от друга, но вместе включенных в один и тот же поиск государственного владычества, обеспечивающего гражданский мир, а также в стратегию сохранения сакрального. Сакральное невыразимо, а потому и королевская политика не должна сводиться к единственному смыслу, чтобы всегда сохранять свое действенное могущество.
