Незаметно пролетело часов пять-шесть. За окном стемнело. В кухне зажгли свет, красивая восьмирожковая люстра давала по углам причудливые тени. Сыновья Гараджева и Калькевича давно убежали на улицу и постоянно звонили, балуясь, по мобильнику; во-первых, от скуки; а во-вторых, чтобы аккуратно извещать о своих передвижениях, дабы не волновать излишне впечатлительных родителей (Москву трясло, два якобы чеченских взрыва изрядно перепугали население столицы, всем постоянно мерещились всякие ужасы, которых между прочим и на самом деле было к тому же в избытке).
Натан как-то погрустнел, стал посматривать на новые часы, их подарил вчера уважающий делового зятя тесть. Часы были механические, супермодные и стоили как минимум несколько тысяч долларов. Мы поняли несложный намек и стали прощаться.
В два приема спустились в лифте на первый этаж панельной "башни", вышли на улицу. Натан забрал сына, подошедшего к подъезду, и, помахав нам рукой, обнаженной по локоть (он вышел в стужу в одной фланелевой рубашке в крупную клетку), разгоряченный разговорами, более-менее искренними славословиями и удавшимся застольем, скрылся за железной входной дверью.
Сын Калькевича меж тем зашелся в доподлинной истерике. Он требовал всенепременно отправиться домой только на такси, мол, именно это и обещали вероломные родители. Сконфуженный отец пытался урезонить любимое чадо, но то ли стеснялся применить обычные доводы, хотя бы силу, то ли не хотел привлекать наше, уже постороннее внимание. Арфистка квохтала над сыночком что есть сил, словно курица с цыплятами, и мы с Кроликовым незаметно, по-английски дали дёру в сторону вожделенного метро, где вскоре расстались вполне довольные приемом и друг другом, пообещав легкомысленно непременно созвониться на следующий же день.
Я вернулся домой почему-то совершенно голодный и удивил Машу тем, что тут же достал из холодильника грибной суп, который съел прямо из кастрюли, прихлебывая через край и не разогревая. Она никак не могла взять в толк, что алкоголь нуждается в связывании спиртовых молекул как можно большим количеством нейтрализующей жидкости.
Потом я без конца звонил знакомым по телефону, читал стихи, нес ахинею, а когда, наконец, угомонился и уснул, то во сне очутился в одном из залов Третьяковки, где на портрете работы прославленной Серебряковой, родной сестры не менее известного Лансере, почему-то вместо изысканной авторши в зеркале мелькнул несколько искаженный облик Веры Важдаевой. "Что за наваждение!" - подумал я, проснулся, ушел в туалет, заперся и долго курил невзатяжку, стряхивая пепел белыми столбиками на желтый керамический пол, пока встревоженная Маша не прошлепала босыми ногами и не вытащила меня буквально за ухо, прицыкнув:
