Я с наслаждением плюхнулась на импровизированный лежачок, уже в полёте сообразив, что деревенские могли припрятать в ворохе сена серпы или косы. Однако в этот раз повезло.
Шорох дождя снаружи резво перетекал в мерный стук, Рок, упорно пытающийся наслаждаться видом в приоткрытую створку, всё сильнее её притворял, пока не оставил крохотную щель и, смирившись, устроился рядом со мной.
– Роскошь, значит? – с садистским упоением протянула я, пытаясь придумать, как бы высушить шаль, не снимая.
Демон заложил руки за голову и откинулся на спину, задумчиво, словно пытался что-то припомнить, рассматривая дощатый потолок.
– А скажешь нет?
– Скажу! – с готовностью подтвердила я.
Он перевернулся на бок и, отбирая, потянул на себя мокрую накидку. Ткань нехотя, прилипая к коже, соскользнула с плеч, а Рок ловко скомкал и отбросил её в сторону.
– Иди согрею, и подобреешь, – осклабился он.
Я упрямо шмыгнула мокрым носом: вот ещё!
– Трусиха.
– Кто трусиха? Я трусиха?!
– Ну не я же.
Внезапно стало жарко: да как он смеет?! Я смелая! Самая смелая из всех, кого знаю! Я… я… я вызвала демона и учусь колдовать! Да, получается не очень хорошо, но это же не моя вина! Это учитель плохой попался!
– Неправда!
– Правда, кири, правда. – Он медленно стянул куртку и отправил к шали, рубашка последовала за ними. К неудовольствию, удивившему меня саму, оставил только кожаные штаны: чтобы намочить их, меленького дождика недостаточно. – Ты ведь всю жизнь провела в городе, да? Боишься нового, даже просто выехать за его границы. Небось только с Брид за травами ходила, да и то не слишком далеко. Что уж говорить о твоих собственных границах. О тех самых, которые мешают магии вырваться наружу. О тех, которые до сих пор заставляют верить, что есть люди хорошие, а есть плохие. О тех, которые не дают понять, что иногда, чтобы сделать что-то хорошее, нужно позволить себе немножечко плохого. Трусиха. Боишься стать ведьмой, боишься послать в бездну навязанные правила!
Он говорил правильно. Красиво, искренне, горячо. Хотелось верить. Хотелось забыть про осуждающие взгляды, въевшуюся с детства истину о добре и зле. Хотелось стащить сырое платье и прижаться к его горячему боку, от жара которого воздух начинал дрожать. Но я не сделала ничего из этого. Я пнула его, опрокидывая на спину, и нависла сверху:
– Кто трусиха? Я трусиха? Да я… Я тебя сейчас…
Он скептически хмыкнул:
– Что? Убьёшь? Поцелуешь? Превратишь в лягушку? Рыжуля, не пытайся угрожать, если нечего противопоставить оппоненту.
