Мы все поворачиваемся к старому монаху с длинной белой бородой, сидящему в дальнем конце стола. Его тонкие пальцы окрашены чернилами. Монах улыбается и оглаживает бороду.
– А, да, да. Я библиотекарь в монастыре, где рос мальчик, которого зовут Вильям. Я его неплохо знал.
Я не могу поверить в свою удачу. Словно все эти люди специально собрались здесь для того, чтобы облегчить мне работу.
Это замечательно.
Я не люблю трудностей.
– Расскажи нам про Вильяма, – говорю я.
Монах огладил свою белую бороду.
– Хорошо. Но должен вас предупредить. Эта история, по сравнению с предыдущей, мрачна и зловеща. Я не хотел бы расстроить никого из почтенной компании. – Он указал на собравшихся женщин.
Я сказал:
– Мрачнее, чем убийство безвинной собаки?
– Гораздо, – говорит Жером.
Мари запрокидывает кружку, вытряхивая из нее в рот последнюю каплю, а затем со стуком ставит ее на стол, так что все трясется.
– Чем страшней, тем лучше! – провозглашает она.
И все смеются.
Старый Жером усмехается.
– Если вы настаиваете…
Глава 3
Рассказ библиотекаря
Я библиотекарь в монастыре Сен-Мартин.
Это простой монастырь. Славное место. Спокойное и тихое. По крайней мере, было таким, пока не появился Вильям.
Он попал к нам совсем ребенком. К нам много детей так попадает. Все они сыновья состоятельных землевладельцев, обычно младшие, которым отцовская земля не достанется в наследство. Мы учим их чтению, письму и любви к Господу, так чтобы они смогли поступить в университет в Париже или Болонье и потом служить при дворах властителей.
Но тех немногих детей, которые потом посвящают себя Богу – становятся послушниками, – подбрасывают нам под дверь под покровом ночи. Это дети греха. И Вильям был из таких. Его отец – знатный лорд, воевавший в Испании против мусульманских рыцарей. Думаю, мать Вильяма откуда-то из Северной Африки, потому что ее сын походит на людей из этих краев – у него их волосы и цвет кожи.
Таких у нас еще не было. У нас жили монахи из Франции, Италии, Англии и Фландрии, но он был первым африканцем.
Но удивительней всего было не это. Удивительней всего был его рост. Отец его рослый и крупный, и, когда Вильям к нам попал, он уже был непомерно увесистым малышом. И он быстро перерос отца – сейчас, когда ему одиннадцать, самый высокий монах в аббатстве едва достает ему до ключицы.
Понятное дело, он любит поесть. И любит посмеяться. И поболтать. И он болтает. И болтает. И болтает. А в монастыре это, понимаете ли, создает свои сложности. Мы читаем, мы молимся, мы исполняем наши труды и наши послушания. И все. Мы не ведем бесед. Но Вильяма просто распирают вопросы, идеи, мнения. Честно говоря, у него рот не закрывается.
