СТАЛИН. Есть немного. Только кое-что мне еще и докладывают.
НИКОЛАЕВ. Жизнь жестока, товарищ Сталин. Вот ноги мои взять.
СТАЛИН. Кривые.
НИКОЛАЕВ. Даже это вам обо мне доложили?
СТАЛИН. Нет, это я сам определил.
НИКОЛАЕВ. Что, так заметно?
СТАЛИН. Не очень заметно, разве что анфас. Старайся, товарищ Николаев, к собеседникам в профиль держаться, никто и внимания не обратит.
НИКОЛАЕВ (прижимается к груди Сталина). Спасибо! Вот так бы мне раньше кто-нибудь посоветовал, может, и не страдал бы я в своей жизни. Никто меня, кроме вас, товарищ Сталин, не любит. Даже жена моя, Мильда Драуле. Я уж к ней и в фас, и в профиль – никакого у нее ко мне влечения.
СТАЛИН. Ни за что не поверю. Значит, мало ты к ней в профиль стоял. У тебя гордый профиль.
НИКОЛАЕВ. Как же мне к ней в профиль стоять, если ее теперь дома почти не бывает? Эх, товарищ Сталин, даже говорить о жене моей, Драуле, тошно.
СТАЛИН. Ну, чего там с твоей Драуле приключилось?
НИКОЛАЕВ. Пала, товарищ Сталин. Самым грубым образом пала, на почве половых отношений.
СТАЛИН. Ай-ай-ай! Плохи наши дела. И с кем же?
НИКОЛАЕВ. Вы не поверите.
СТАЛИН. Поверю.
НИКОЛАЕВ. Страшно сказать.
СТАЛИН. Скажи.
НИКОЛАЕВ. С товарищем Кировым. Непосредственно.
СТАЛИН. Не может быть! Да еще непосредственно. (Жестом успокаивает Николаева.) Я тебе верю, товарищ Леонид. Партиец ты честный, с большим стажем – как же тебе не верить? Какая горькая правда! Полное падение нравов, практически – разложение. Я тебе больше скажу, товарищ Николаев (манит его пальцем): я теперь не могу положиться даже на ЦК. Теперь уже не могу. Тридцать процентов товарищей из ЦК страдают эротическими фантазиями.
НИКОЛАЕВ. Тридцать процентов…
СТАЛИН. Страдают. Это секретные цифры, но ты должен ими овладеть.
НИКОЛАЕВ. Довольно высокий процент.
СТАЛИН. Что самое печальное – его не удается опустить. Тебя не удручают подобные данные?
НИКОЛАЕВ (удрученно). Удручают. Таких при жизни расстреливать надо.
СТАЛИН. Вот именно. Это все Троцкий. Он товарищей из ЦК разложил, включая товарища Енукидзе. Товарищ Енукидзе тоже хорош: отвечает за укрепление колхозного строя, а мысли его далеко. Страшно далеко они от пашни. Раз встретил его в Кремле, говорю: «Что, стыдно, товарищ Енукидзе? Видно, говорю, семена Троцкого упали на благодатную почву, а, товарищ Енукидзе?» А он только плачет, плачет, плачет… Так что же мы будем с Кировым делать?
НИКОЛАЕВ. Может, того… Расстреляем?
СТАЛИН. Нехорошо как-то, он – любимец партии. Не по-ленински это, понимаешь?
