Швартовка. Сколько умения требует эта на первый взгляд простая операция! Надо умело рассчитать маневры, чувствовать свое судно и обстановку. Умение появится после многолетней практики. Моряки, оценивая хорошую швартовку своего товарища, говорят: «У него верный морской глаз». Действительно, основным инструментом пока остается натренированный глаз моряка.
Корабль медленно подползал к причалу. Вот на берег полетела выброска — длинная тонкая веревка с грузиком на конце.
Наш теплоход прижался, словно прирос к причалу. После многих штормовых дней и ночей он, хоть и ненадолго, обретет покой в порту. Мы спустили парадный трап. Подкатила «эмка» карантинного врача. Подошли пограничники и таможенники. Обособленной цветастой кучкой сбились на причале моряцкие жены с детишками.
Заместитель министра Афанасьев поблагодарил за ремонт и переделку теплохода под паровозы, поздравил с благополучным возвращением экипажа.
Долго ждет моряк, волею судьбы заброшенный в заокеанские дали, этих незабываемых минут возвращения. Наконец мы дома. Штормы, мели и камни, мины, торпеды, авиабомбы — все позади…
Нужно отдать должное владивостокским портовикам: им удалось выгрузить весь груз и все паровозы и тендеры в предельно короткий срок — за неполных семь суток. 14 июня наш теплоход снова был готов к выходу в рейс.
Паровозы принимал генерал-железнодорожник, неустанно повторявший:
— Для нас твои паровозы, Константин Сергеевич, дороже хлеба. На них мы и хлеб привезем и другое, что немцам не по сердцу. Подвозить на фронт много приходится. Вот окончим войну, мы тебе дадим звание почетного железнодорожника.
Каждый паровоз, выгруженный с теплохода и поставленный на рельсы, через два часа оживал и мог самостоятельно двигаться на запад.
Но торжество встречи нам несколько нарушил медвежонок. Началось с того, что он испортил званый завтрак, на который я пригласил почетных гостей. Стол в каюте накрыли на четыре человека. Большая сковородка с глазуньей из десяти яиц стояла посреди стола. Пока гостей не было, я поднялся в штурманскую. А вернувшись, схватился за голову: медвежонок сидел на сковородке и уплетал содержимое сахарницы. Тарелки, ножи и вилки валялись на полу. Я попытался выдворить нахала. Медведь бросил сахарницу и вместе с яичницей, крепко прилипшей к его лохматому заду, с ревом пустился наутек. Это было лишь начало.
В рейсе косолапый повел себя вовсе непристойно: кусал за ноги всех, кого удавалось, забирался в радиорубку, в каюты, хулиганил напропалую. Члены экипажа стали бояться выходить на палубу, а медведь боялся только щетки из черной щетины. Впоследствии пришлось расстаться с Мишкой.
