Неразбериха в порту только кажущаяся. Присмотритесь — и вы увидите во всем строгий порядок. Здесь нельзя, например, найти кучу железного лома или пустую платформу, без толку стоящую на путях. Движение, равномерное и сильное, как дыхание здорового человека, не прекращается ни на минуту ни днем ни ночью. Когда солнце спускается за рекой, порт заливается светом мощных прожекторов, и работа продолжается полным ходом.
…Вечереет. Лучи солнца скользят по реке, и она из желтовато-мутной днем становится розовой.
На фоне угасающего дня многочисленные мосты, смело переброшенные через реку, кажутся черными и тонкими, точно нарисованные углем. Посередине реки тащится маленький колесный буксир. У него не два лопастных колеса, как у наших волжских пароходов, а всего одно широкое, и расположено оно на корме.
Медленно движется огромный океанский корабль. Он приближается к мосту. Кажется, мгновение — и мачта парохода заденет мост. Но середина моста вдруг поднимается, как поднимались в старину мосты рыцарских замков, и пароход благополучно продолжает свой путь.
Невольно наше внимание привлекают звуки бодрого военного марша. Мы видим: толпа людей стоит на причале у борта новенького, видно только сошедшего со стапелей верфи, корабля. Он причудливо раскрашен в белый, зеленый, черный цвета — камуфлирован. По трапу на судно взбираются десятки людей — старики в черных костюмах и котелках, с галстуками бабочкой, девушки в нарядных платьях, дряхлеющие женщины, дети…
— Что тут происходит? — обратились мы с вопросом к одному американцу.
— Корабль идет в свой первый рейс к театру военных действий. Вот старики пришли посмотреть. На нем придется плавать и воевать их мальчикам.
Док, в котором будут ремонтировать наше судно, оказался деревянным. Конструкция его до удивления примитивна: огромных размеров затопленный деревянный ящик с толстенным двойным днищем. Когда судно входило в док, воду из ящика откачивали, он всплывал, и корабль оказывался прочно стоящим на кильблоках, укрепленных на дне. Несмотря на простоту своего устройства, док мог принимать суда довольно внушительных размеров — в соседнем «ящике» стоял в ремонте авианосец.
Минул какой-нибудь час, и теплоход крепко встал на кильблоках в осушенном доке, совсем как на операционном столе. Еще несколько часов — и борта оделись лесами. В воздухе неумолчный стук пневматических молотков и треск электросварочных аппаратов.
На следующий день мы с инженером-американцем спустились в док осматривать днище. Печальное зрелище: наполовину оторванные и завернутые в разные стороны, наваренные сверху железные листы. Практически ремонта, сделанного в Совгавани, как не бывало. Днище оказалось таким же дырявым, как после аварии.
