Вспомнил я все это — и опять по моей спине змейкой забегал мерзостный холодок.
Конечно, я не новичок в операционной. Три года проработал в войну с хирургами, после училища был фельдшером, а в институте делал операции под руководством профессора.
Ну да, под ру-ко-вод-ством. А тут — я самый старший! Первый и единственный хирург…
Какая страшная штука самостоятельность! Каждый стремится к ней с самого детства, с нетерпением ждет встречи, а встретив, вдруг робеет — и, смотришь, пошел на попятную. В директора, скажем, выбился, а без начальника главка ничего серьезного не рискнет делать. Начальником главка стал — на министра поглядывает, указаний выжидает. Его просят быть самостоятельным, требуют, а он все ищет у себя над головой Ивана Иваныча. Вот и получается: с детства человек стремится к самостоятельности, а получив ее, старается подбросить кому-нибудь другому.
А хирург кому свой скальпель доверит? Кто решится за него вскрыть человека? Живого? Кто ответит за неудачу?
Какая страшная штука самостоятельность! Тем более когда с нею встречаешься впервые, один на один…
…В верхней колбочке осталось совсем мало песку. Я смотрел, как он струится, и, казалось, видел бесшумное время, ощущал его неумолимую жестокость…
Осталась совсем маленькая щепотка времени — и я должен идти к операционному столу, взять в руки скальпель.
Вошла Сима. Встревоженная и радостная. Она поднялась на пальчики и зашептала мне на ухо:
— Усатенький мой, я так рада за тебя… Сегодня ты станешь настоящим хирургом… Боязно тебе, боязно, да? Хочешь, я буду рядом с тобой? Я все-таки тоже врач…
— Не надо, — стараясь быть спокойным, ответил я.
Мне стало стыдно перед Симой, перед моей маленькой Конопушкой.
— Не надо, — уже твердо повторил я, — операция-то пустяковая — аппендицит.
Ответил и почему-то, совсем как Иван Спиридонович, поднял руки перед собой вперед ладошками и понес их к операционному столу.
Пока сестра Оля обряжала мои руки в перчатки, я разговаривал с больной — так же, как некогда Иван Спиридонович.
— Как зовут, моя красивая?
— Екатерина Алексеевна.
— Так уж и Алексеевна? Может, просто Катя?
— Может. Смотря для кого.
— Как себя чувствуем? Не страшно?
— Есть немного… Немного!
— Боль плохо переносим?
— Приятного мало.
— Чудесно. Замужем?
— Не торопилась.
— Отлично. Недельки через две сможем назначить свадьбу.
— Спасибо, — ответила Катя, и ее колючие глаза стали добрее.
Часа через два я отошел от операционного стола к окну.
