Среди мальчишек, как и среди взрослых, хватает завистников, и они относились ко мне так, будто я был виноват в чем-то перед ними, будто обворовываю их. А если еще прибавить, что я любил хвастаться своими удачами, был скуповатым, прижимистым парнишкой, то станет ясно, почему меня не любили наши деревенские мальчишки и всякий раз, когда выдавался даже незначительный повод, не прочь были меня отвалтузить. Бивали частенько и основательно.
В 1942 году к нашей деревне подходили немцы. Мы, десятеро парней, пришли в сельсовет и просили нас направить в партизанский отряд. Председатель же велел нам разойтись по домам и прятаться от фашистов. Мы не захотели расходиться и пошли в лес отыскивать партизан.
Два дня бродили по лесам, лазили по болотам. На третий день вышли на дорогу, по которой двигались наши войска, выходившие из окружения.
Мы разыскали командира, просили принять нас в полк. Он отказался. Мол, рановато. Молоды, мол.
Во время разговора началась бомбежка.
Девять моих товарищей погибли, а меня даже не царапнуло. Понятно, я остался в живых случайно, но когда вернулся в деревню и рассказал о случившемся, кто-то уронил за моей спиной:
— Везучий, гад!
Два месяца я продолжал искать партизанский отряд по лесам и болотам. Голодал до головокружений. Меня заедали комары. Я замерзал под дождями, боясь развести костер.
Потом вернулись наши.
В деревне моим девятерым товарищам поставили памятник. Ими гордятся сельчане, называют героями, а меня после войны часто вызывали в разные органы как человека, два месяца прожившего «на оккупированной врагом территории».
Много лет я ходил будто с клеймом прокаженного за то, что осколок бомбы пролетел мимо моей счастливой башки.
В сорок третьем году меня призвали в армию и послали служить санитаром в военный госпиталь, который был расположен в тридцати километрах от моей родной деревни.
— Везучий, гад. Удачливый.
Говорили, мол, госпиталь — не передовая, можно воевать.
Что было на это ответить?
С утра до утра, недели, месяцы — хоронить, хоронить и хоронить людей! Жить среди неимоверных страданий, дышать не воздухом, а смертью. Мерить время интервалами от смерти одного солдата до смерти другого…
…Мне было лет восемь. Старший брат Иван на молотьбе попал ногой между шестерен конного привода, и ему содрало с пятки мясо. Напрочь отхватило. Его увезли в больницу, а оттуда он вернулся с новенькой пяткой — розовой, мягонькой.
Соседи сбежались смотреть на нее, как на нерукотворное чудо. Они щупали розовую пятку, восхищенно прищелкивали языками. А кто-то даже ущипнул, чтобы убедиться: настоящая ли, живая ли? А когда Иван вскрикнул от боли, у соседей наших на лицах отобразился неописуемый восторг.
