Вошел парень и что-то тихо сказал эфенди.
— Хорошо!.. Пусть молодые выйдут, — обратился эфенди к стоящим у двери.
Молодежь неохотно повалила из комнаты. Остались лишь, самые старшие из юношей, в том числе Мхамет и Биболэт. Старики переглянулись, ожидая, должно быть, что гость догадается выйти. Но тот упорно не замечал их взглядов и сидел с самым независимым видом, точно предложение к нему вовсе не относилось.
— Ну, что ж, позовем женщину!.. Думаю, что гость нам не помешает, если Харун не будет против? — эфенди повернулся к чахоточному старику.
— В этом деле ничего секретного нет, но я хотел бы, чтобы мое стариковское дело слушали только старики! — заявил Харун, и в голосе его послышалось сдерживаемое возмущение и угроза.
План Биболэта до поры не открывать своей цели безнадежно срывался. Теперь нужно было или скромно отступить перед стариками, или открыто мотивировать свое желание присутствовать на разбирательстве дела. Прямое требование доступа к обсуждению дела могло насторожить стариков, побудить их отложить «суд» и воспользоваться своим стариковским правом в другое время и скрытно. Тогда Биболэт не только потерял бы возможность помочь женщине, но и ухудшил бы ее положение.
Старики, молча ждали ответа.
— Я пришел по просьбе женщины, о деле которой вы будете говорить сегодня, — сказал Биболэт. — Она доводится мне дальней родственницей. Услышав, что я в ауле, она попросила меня присутствовать. Я не думаю, чтобы находящиеся здесь почетные старики и хаджи[21] могли проявить несправедливость и чтобы понадобилось мое заступничество. Но я не мог отказать женщине в ее маленьком желании.
Обезоруженные старики помолчали, обдумывая положение.
— Хорошо. Еще лучше, если будет родственник, — решил эфенди. — Позови женщину! — добавил он, обращаясь к Мхамету.
Неслышной тенью вошла укутанная в пестрый платок женщина и, скромно опустив глаза, встала у двери. Она сгребла платок снизу, по локоть высвободила из-под него руки и начала нервно перебирать разноцветную бахрому.
К Биболэту она стояла боком, и ему видны были огрубевшие тонкие линии бледного, смуглого лица и угол черной брови, тяжело нависшей над впадиной, в которой поблескивал глаз.
Сидевшие встали навстречу ей.
— Садись! — предложил эфенди.
— Садись! — повторил старик в чалме.
Она не ответила на это приглашение, отлично понимая, что оно является лишь лицемерной формальностью.
Биболэт пододвинул к ней свою скамью.
— Нет, спасибо!.. Сиди на своем месте, — холодно бросила она ему, но взгляд ее вдруг дрогнул. Должно быть, она догадалась, кто он, и повторила более миролюбиво:
