— Вот так здорово! Каков малыш! Словно в театре представляет! — раздался вдруг громкий, незнакомый голос.
Чарли, увлеченный представлением, не заметил, что в подвал вошли взрослые рабочие — упаковщики и рассыльные. Они стояли в дверях, переглядывались и улыбались. Чарли не оробел. Чтобы большим лучше было видно, он взобрался на стол. Рабочие толпой обступили стол и громко хохотали, глядя на него.
День проходил за днем в сыром, холодном, темном подвале за непосильной однообразной работой. Но как ни тяжело было Чарли, он никогда никому не жаловался. Он страдал втихомолку и никто не знал, как он страдает. При товарищах он старался быть веселым и всегда усердно работал.
Боб любил вспоминать о своих родителях. Они были бедные, но так его любили, что старались избавить от всякой работы и посылали в школу.
— Ты, наверное, тоже раньше учился в школе? — спросил он Чарли.
— Да, — неохотно ответил тот, — когда я был совсем маленьким. Мы жили тогда в Чатаме.
— Твой отец там служил, что ли? — спросил Павел.
Чарли молчал, но Павел не унимался.
— Почему же вы оттуда уехали? Отчего ты молчишь, малыш? Он, наверное, проворовался и его оттуда прогнали!
Чарли побледнел, выронил из рук кисть и зарыдал, припав головой к горшку с клеем. Боб обнял его, хотел утешить, но Чарли вырвался, убежал на лестницу, где никто его не видел, и долго плакал навзрыд.
— Послушай, Павел, — сказал Боб, — оставь малыша в покое! Говорю тебе это раз навсегда. Не то тебе плохо придется.
— Тоже, защитник выискался! Что, я тебя боюсь, что ли? — презрительно засмеялся Павел.
Но на самом деле он боялся Боба, хоть был и старше его. Боб был сильный и храбрый, а Павел трусливый и слабый. С этого дня он больше не приставал к Чарли.
Джон Диккенс по-прежнему сидел в тюрьме. Никто не пришел к нему на помощь, друзья и родные не ответили на письма. К весне отца перевели в отдельную камеру, побольше прежней. Семья переехала в тюрьму. Фанни училась и жила на казенный счет в музыкальной академии. Мать поселила Чарли у знакомой старухи в том же предместье.
Мистрисс Ройлэнс была безобразная, одноглазая старушонка, с искривленной спиной и морщинистым лицом. Хотя муж ее умер давно, чуть ли не сорок лет назад, она всегда ходила в трауре, и выглядела такой мрачной и зловещей, что даже в комнате, куда она входила, делалось как будто темнее, сколько бы там ни горело свечей. Считалось, что мистрисс Ройлэнс мастерица воспитывать детей; на самом деле она их мучила: всегда давала детям то, чего дети терпеть не могли, и никогда не давала того, что любили; она говорила, что это приучает детей к терпению и послушанию. Самый веселый, живой ребенок, прожив несколько месяцев в ее доме, становился вялым и скучным — тише воды, ниже травы.
