Пять песен мира. Книга 1 | страница 14



Курсанты сделались будто группа мраморных статуй, молчаливыми и неподвижными, а на лицах их застыло выражение немыслимого ужаса. Курсанты стиснули рукоятки излучателей до побеления кожи на пальцах. Курсант дернулся, попытался вскинуть оружие, но затаил дыхание, и сковавший мышцы страх не позволил ему пошевелиться. Он будто притворился мертвым, надеясь, что прожорливая тварь не заметила бы его.

Все надеялись, что тварь их не заметит.

Время будто остановилось.

Звуковик тихонько завыл, и медленно прощупывал присутствующих взглядом. Вой его звучал по-детски, даже мило, как у детеныша кита, и в душе некоторых возникла нелепая надежда, что они встретились с мирной особью. Один курсант нарочито улыбнулся, когда звуковик посмотрел на него, будто надеялся, что улыбка сможет утолить голод твари и обезоружить ее, но Алекс понимал, что это бесполезно.

Впервые ему приходилось видеть звуковика так близко. Он был густой и темный, словно грозовое облако, как будто бы состоял и конденсата черной воды. Мертвой воды. Воды, которую нельзя было пить, ведь даже маленький глоток мог растворить все внутренности. Глаза звуковика были красными, будто дьявольскими, страшными и хищными. Во взгляде чудовища не было даже намека на наличие сознания, разума, а значит, и на сострадание можно не рассчитывать.

Вдруг глаза звуковика стали медленно расходиться в разные стороны, двигаясь вдоль тела, и отдаляясь друг от друга. В центре головной части черный конденсат заволновался. По нему пошла рябь, будто по водной поверхности, обдутой легким ветром.

Алекс сглотнул, и увидел, как из конденсата медленно вынырнула белая треугольная маска, только идеально белая, как кость, и было в этой белизне что-то пугавшее до дрожи.

Звуковик тихо завыл, и маску, в области рта, рассекла кривая горизонтальная трещина, которая затем приоткрылась, показав ряд искривленных клыков, напоминавших корявые ветви мертвого дерева. В маске прорезались и глаза. Пустые глаза, практически бездонные, как у грозных театральных гримас, уродовавших массивные колонны брошенных концертных залов.

— Господи…. — горожанин медленно отворачивался, словно от огня. — Господи….

Алекса чуть не вырвало, когда он увидел в пасти откусанные человеческие головы. Одна голова была ополовинена, разорвана надвое, один обесцвеченный глаз был открыт, и Алекс заглянул в него, будто бы услышав застывший во взгляде крик о помощи. Вонь из пасти звуковика исходила слезоточивая — к горлу Алекса подступил рвотный ком. Казалось, там лежал труп, разлагавшийся на жаре несколько недель, и запах был настолько въедливый, что мог остаться в ноздрях навсегда. В клыках застряли окровавленные куски человеческой плоти и лоскуты оторванной кожи. «Идиот! — думал Алекс, ругая себя. — Почему ты не взял с собой телефон?! Надо найти его! Надо связаться с отцом!»