Машинист увидел, что семафор открыли, дал протяжный гудок, повернулся к помощнику.
— Постой! — заорал Никаноров во всю глотку, повиснув на поручнях. — Досказывай!
— Только это и знаю. Сходи!
Никаноров спрыгнул, поднял упавшую шапку, поезд тронулся.
«Вот не удержали же, — с тяжелой злобой подумал Никаноров. — Давно понимать надо было, что так не удержат. Куда же смотрели. Вокруг все трещало, со всех сторон видать было, а они прохлаждались…»
В раздумье он постоял на станции.
Внешне все было в порядке — и дежурный расхаживал в красной фуражке, и телеграфист стучал свое за окном, и жандарм еще дежурил. Но ничему уже не верил старший махальный. Угрюмо побрел он на площадь. Человек от природы неглупый, он понимал, что теперь уже этих людей не загонишь назад, как бывало. И потому Никаноров с решительным видом полез на бочку, с которой после Воробьева говорили другие, но как-то нерешительно.
— Чего ж ты скажешь? — кричали ему. — То молчал, как статуй каменный, то вдруг в ораторы…
— А вот послушай.
И говорил Никаноров про царя — говорил так, что не уцелеть Никанорову в махальных, если уцелеет царь. Говорил, что теперь, в самый раз нужен такой царь, как Петр Первый, что без такого не обойтись России. Кто, к примеру, Устьевский завод поставил? Петр Первый.
— А в Галерной гавани евоные амбары стоят по сей день — кладка четыре с половиной кирпича, еще тыщу лет простоят. Вот мало теперь хлеба выдают. Это в России да хлеба не взять! Петр мог взять.
— Почему Петр? Зачем о Петре? — кричали Никанорову. — Ты яснее!
— Зачем я о Петре? А затем, что крепкий он был. Кулак у него был — во! Все мог сломить.
— А кулак на кого? На нас? Вот чего тебе хочется. Ну погоди, махальный…
Никаноров испугался.
— Брось! — кричали ему. — Не в царях спасение.
— Я не об том, постойте! Не на вас кулак. А министры плохие. На них кулак. У нынешнего он куда слабже. Всегда оно так — что у царей, что у купцов. Первый — полный хозяин, все видит, а наследники вниз да вниз, до самого дна. Петра-то, конечно, теперь нет… Так другого найти надо. Уж это обязательно!
И Никаноров соглашался поставить в цари двоюродного дядю нынешнего царя, великого князя Николая Николаевича.
— Без хозяина пропадете! — кричал он в ответ на возгласы.
Рассмешил Никаноров народ в тревожный этот вечер. Смеясь, его тащили с бочки.
— Тебя поставим в цари! Пойдешь? Медаль дадим оловянную во все твое седло. Шут гороховый.
Так и не зацокали в тот вечер подковы в соседней улице. Сотня оставалась в казармах. Командиру стало известно о том, что произошло с царским поездом.
