Было ведь такое в прошлом году, как раз в эту пору: сам главный механик с лучшей бригадой готовили локомотив под один очень ответственный поезд. Казалось, от всего застраховались — двоих машинистов-инструкторов посадили с локомотивной бригадой, так на тебе: на перегоне заклинило тяговый двигатель! Еле дотянули до станции с опозданием на два часа. На все депо позор пал…
— Василий, — обратился Семак к помощнику, молчаливо шагавшему рядом, — проверишь ходовую. Только смотри!
— Порядок будет, Дорофей Григорьевич! Привезем ваш «миллионный»!
— Почему это мой? Государственный! Себе, что ли, везу?
Как только подошли к тепловозу, сразу встретили корреспондента дорожной газеты. И рассказал бы ему Дорофей Григорьевич все, что надо, да времени было в обрез. Потому и отвечал он рассеянно, односложно: мол, так и есть, рейс у него сегодня особенный — везет он нынче «миллионный» километр; настроение нормальное, доведет состав как положено, если, конечно, не случится чего-нибудь непредвиденного. Какой по счету поезд? Этого он не знает, да и как это можно такую цифру сосчитать, если ездит он, слава богу, тридцать три года?!
…Выехали на контрольный пост. Дорофей Григорьевич вызвал по радио дежурного по парку, сообщил: «Машинист Семак, тепловоз номер девятьсот семьдесят четыре выехал на Узловую». Дежурный, как обычно, ответил: «Маршрут готов, механик может выезжать на шестой путь Московского парка и готовиться к отправлению. — И добавил: — Счастливого вам, Дорофей Григорьевич!» Эта реплика явно относилась к юбилейному рейсу, и сказана она была неслужебным голосом. Стало быть, и дежурный тоже в курсе.
Семак уже успокоился. Основные узлы вроде в порядке. Прицепились к составу, подсоединили тормозную магистраль, зарядили ее, проверили, получили справку. Пришел дежурный по парку, вручил разрешение на отправление и предупредил, что на главном пути работает дефектоскопная тележка.
Открыли зеленый, дал Семак сигнал, сдвинул рукоятку контроллера на первую позицию, тронулся мягко, пошел плавно, без рывков. Теперь бы первый перегон одолеть, а там уж состав станет совсем «своим». Тогда уж тепловоз, вагоны и он — машинист — как бы сольются в нечто единое.
— Василий, что там у тебя?
Помощник обернулся, подмигнул:
— Порядок, Дорофей Григорьевич! По поезду замечаний нет. Можно и закурить!
— Закурить! За сигналами смотри! — притворно нахмурился Семак: любил он все-таки Васю Огарева, мечтал сделать из него настоящего машиниста.
