Английский эмиссар, набросив на плечи халат, вышел. Когда под окном утихли быстрые шаги Лоуренса, хан поднялся, натянул поглубже шапку, на его лице блуждала хитрая усмешка.
Джунаид-хан, накинув на себя дубленку, не спеша прошел во двор, вскинул голову — небо чистое, звездное. В вышине, в оголенных кронах кряжистых гуджумов, гулял ветер, налетавший порывами. Где-то вдали истошно завопил ишак, лениво брехали собаки. А потом наступила тишь, безмолвие…
Герат спал глубоким сном, казалось, весь мир был погружен в дремоту, чуткую, настороженную. Хан замедлил шаги, прислушался, почудились вскрики, не то вздохи, огляделся по сторонам, зашарил глазами по небу и, забыв о звуках, настороживших его, поразился необъятности мироздания, его бесконечности, его нетленной красоте. Вспомнилась мать, молодая, красивая: «Не смотри, сынок, пристально на луну, на звезды, — суеверно говорила она. — А пальцем покажешь — великий грех, ибо человек песчинка, он умирает, а звезды, луна — бессмертны… Они творение аллаха, и сам всевышний, оседлав их, летает по вселенной».
А ему, десятилетнему мальчишке, хотелось по высокой горе взобраться на небо, достать звезду, которая, казалось, была соткана из серебра, разбивать ее молотком, резать ножом, набивать этим драгоценным металлом большие хорджуны… Или поймать лучи солнца и смотать их в золотой клубок. Вот тогда, когда у него будет много золота и серебра, он наделает матери много-много украшений, таких, что видел на одной русской губернаторше, приезжавшей однажды в Бедиркент. Тогда все баи в округе, даже сам хан Хивы, будут валяться у него в ногах, выпрашивая драгоценности… У него будет много войск, рабов, он им прикажет построить минареты, такие высокие, по которым можно взобраться на небо и снимать звезды, ловить лучи солнца…
Джунаид-хан остановился, замер. Откуда-то доносилось едва слышное стрекотание, постепенно переходившее в курлыканье журавлей, теперь уже летевших на него и медленно проносившихся над ним, где-то в небесной выси. Они летели с севера, оттуда, где простиралась его родина. Может быть, эти журавли летом вили гнезда в плавнях Амударьи, пили ее воду, кружились над его родным Бедиркентом, а теперь держали путь на юг, в теплые страны, чтобы ранней весной вернуться обратно. И хану неотвратимо захотелось увидеть этих птиц вблизи, в ту минуту он дорого бы дал, чтобы они опустились где-нибудь в окрестностях Герата, и тогда он сломя голову понесся бы туда, чтобы хоть краешком глаз взглянуть на них. Ведь они еще вчера ходили по его земле, видели каракумские просторы…
