«Поистине аллах великий и сведущий! — Эшши-хан, слушая утешительную весть вернувшегося лазутчика, пыльного и потного, едва державшегося на ногах, воздел глаза к небу, шепча строки из Корана. — Поистине аллах — обладатель великой милости. Будьте стойки и поминайте аллаха много, — может быть, вы получите успех!..»
— Они на четырех автомашинах, мой хан, — продолжал лазутчик. — Пятьдесят милиционеров и краснопалочников. На помощь ербентцам. По барханам машины ползут как черепахи, застревают.
— Охранение выставляют?
— Ночью только — двух часовых. Через день здесь будут, если не застрянут у Белых валов…
— У Белых валов, говоришь? — Эшши-хан задумчиво пощипывал бородку. — Да, там пески зыбучие, как пить дать, увязнут. Там мы и выставим засаду. Место удобное — барханы с саксаулом и гребенщиком.
Эшши-хан, не мешкая, отрядил к Белым валам полторы сотни нукеров и устроил там засаду. Милицейский отряд, измученный долгой дорогой, без опытного проводника, завяз на зыбучих песчаных грядах.
Ночью басмачи напали на спящий отряд. Эшши-хан торжествовал: какая ни есть, но победа! Теперь скорее на Коймат! Не то придешь к шапочному разбору…
Полторы сотни нукеров во главе с Аннаметом оставил Эшши-хан у осажденного Ербента. Юзбашом — командиром сотни — назначил Амир-балу, хивинского туркмена, ходившего у Джунаид-хана онбашом — вожаком десятки. И не только поэтому Эшши-хан доверил ему сотню: среди «парламентеров», арестованных красными, был Хемра, родной брат Амир-балы. «Этот не уйдет из Ербента, пока своего брата не вызволит, — рассудил Эшши-хан. — Надо ехать, пока свежа память о победе у Белых валов».
С сотней нукеров Эшши-хан двинулся к Коймату. В пути он был задумчив. Может, потому, что предал забвению отцовский совет: «Торопись, сынок! В этом мире кто смел — тот два съел. Пусть эти скоты считают за великую честь ходить под началом сына самого Джунаид-хана… Ты теперь хан и действуй по-хански!» Иль потому, что вспомнил сон, приснившийся как-то. Будто попал он в сель, понесший его так стремительно, что не смог из него выбраться. Измученного и жалкого, в ссадинах и ранах, его наконец выплеснуло на скользкий от тины берег, и он услышал над собой громовой голос: «Ты захотел стать сердаром? Вождем всех родов и племен? Да ты и в нукерах не ходил! Какой из тебя тогда сердар?» Эшши-хан очнулся, поднял голову и увидел над собой Аннамета — это, оказывается, гундосил безносый, а ханскому сыну его голос послышался громовым.
