— Филипп, не имеешь права, приказываю… Приказываю встать!
3
Пронька раскаленным шаром подкатил к Шпагину, оглядел залитое солнцем пространство: действительно, на кургане развевался красный флаг, как и в тот раз, когда захлебнулась первая попытка прорваться к высадившейся группе десантников. Пронька дохнул горячим:
— Реет флаг, разве не видите?!
Шпагин смотрел в бинокль. Во рту его, обрамленном черными усами, дымилась самокрутка. Огонек уже припекал губы. Он выплюнул остаток самокрутки, передал Проньке бинокль:
— Глаза устали, посмотри-ка ты, чуть правее костра. Видишь колодезный журавль? С этого места и поступит сигнал атаки — зеленая ракета. По кодовой таблице сначала костер, потом ракета, — пояснил Шпагин, протирая уставшие, затуманенные глаза: его чуть-чуть знобило, и он боялся, что на этот раз приступ малярии может начаться раньше, чем поступит сигнал на соединение.
— Может, сбегать узнать, в чем задержка? — не терпелось Проньке.
— Шутоломный! Куда побежишь, каждый метр простреливается, стеганут из пулемета — и поминай как звали.
После того как захлебнулась в огне первая попытка соединиться с новой группой десантников, минуло еще три дня. Съедена корова, из продуктов ничего не осталось. Но солдаты держатся — коровья шкура тоже пошла в котел: Мухтар «наколдовал», и супу хватило на всех. Немцы, отразив атаку, теперь не проявляли особой активности: по утрам и на закате они открывали пулеметный огонь, стрекотали по часу, а то и больше, как бы напоминая о своем присутствии. Весь же день стояла тишина, изредка нарушаемая гулом танков, патрулирующих вдоль подковки — линии обороны. Танки не стреляли, а, как Пронька говорил, выкобенивались, они кружили вокруг поселка, иногда вплотную подходили к каменоломням; танкисты, высовываясь из люков, горланили всякую гадость. По ним не стреляли: Воронов отдал приказ — беречь боеприпасы для прорыва.
Танки, покружив, уходили на западную окраину поселка. В часы абсолютного безмолвия дежурившие на поверхности десантники видели на плоских крышах глинобитных домиков голых немцев: они загорали под лучами наконец-то появившегося солнца.
Журавль изогнутой ниточкой рисовался на небосклоне. Пронька напрягал зрение до рези в глазах, но ожидаемого сигнала не замечал. Опять напомнил Шпагину:
— Может, сбегать? — и повел биноклем правее: в окулярах замелькали домики. Около одного из них он разглядел группу гитлеровцев и, схватив винтовку, прицелился.
