Сказано – сделано: положив на скамейки сумки, мужики удалились в тамбур и, судя по активной жестикуляции куртки Los Angeles Lakers и любителя Цветаевой, разговор о поэзии, переложенной на музыку, продолжился.
Проехали Репино.
На платформе в Комарово из электрички вышли человек десять, не более, и уныло побрели к лесу.
Молодящегося старика в кирзовых сапогах и его благообразной супруги в мохнатой мохеровой шапке с аккордеоном фирмы «Weltmeister» среди них, конечно, не было.
Интродукция перед Восьмым Эписодием
Выступая в 1934 году на Первом съезде советских писателей, Максим Горький сказал:
«Уважаемые товарищи, мне кажется, что здесь чрезмерно часто произносится имя Горького с добавлением измерительных эпитетов: великий, высокий, длинный и т. д. (Смех.)
Не думаете ли вы, что, слишком подчеркивая и возвышая одну и ту же фигуру, мы тем самым затемняем рост и значение других? Поверьте мне: я не кокетничаю, не рисуюсь. Меня заставляют говорить на эту тему причины серьезные. Говоря фигурально, все мы здесь, невзирая на резкие различия возрастов, – дети одной и той же очень молодой матери – всесоюзной советской литературы.
Измерение роста писателей – дело читателей. Объяснение социального значения произведения литературы – дело критики…
Среди нас есть еще немало людей, которые родились и воспитывались в атмосфере злейшей мещанской конкуренции. И весьма часто эта конкуренция замещает соревнование, а конкуренция и социалистическое соревнование – понятия несовместимые, ибо враждебны в корнях своих.
Товарищ Соболев – автор “Капитального ремонта” – сегодня сказал очень веские и верные правде слова: “Партия и правительство дали писателю все, отняв у него только одно – право писать плохо”.
Отлично сказано!
К этому следует прибавить, что партия и правительство отнимают у нас и право командовать друг другом, предоставляя право учить друг друга. Учить – значит взаимно делиться опытом. Только это. Только это, и не больше этого».
Пожалуй, в этих, по-горьковски обтекаемых формулировках, был заложен не только методологический, концептуальный, но и психотипический алгоритм советской литературы. Перед «инженерами человеческих душ» ставилась задачи поистине циклопическая – перевоспитать не одно поколение теперь уже советских людей, 90 % которых родились и значительную часть жизни прожили в царской России. И, как следствие, Союзу советских писателей надлежало стать наркоматом литературы (такова была объективная необходимость), и он стал им.
